Алана Инош - Слепые души

— Ну-ка, одним духом!

Водка — после супрастина, практически на голодный желудок и в такой приличной для непьющей девушки дозе — наносит по моей нервной системе мощный удар. Диана Несторовна пьёт сто грамм, закусывает лимоном и говорит хрипло:

— Ух, хорошо прошла!

Мне кажется, что даже слишком хорошо. Мне хочется ещё, и я выпиваю… не помню, сколько. Просыпается аппетит, и я, поклевав салата, изъявляю желание потанцевать. Звучит музыка, я топчусь около Дианы Несторовны, повиснув на её плечах, а она посмеивается:

— Что-то развезло тебя, голубушка.

Меня и вправду развезло: ноги заплетаются, и сложное танцевальное па заканчивается падением.

— Так, всё, хватит, — говорит Альбина решительно. — Ей пора отдыхать.

Я снова оказываюсь в постели. Я не знаю точно, сколько сейчас времени: наверно, часа два или три. В горизонтальном положении у меня кружится голова, и меня начинает тошнить; смутно помню тазик, подставленный Мадиной, какие-то бело-розовые капсулы; на мой немой вопрос я получаю ответ:

— Это от отравления.

Мне уже всё равно, и я глотаю капсулы. Мне плохо, меня выворачивает наизнанку, по сравнению с этой дурнотой всё остальное ерунда, и я равнодушно слушаю, как Альбина и Диана Несторовна разговаривают на повышенных тонах. Слов почти не могу разобрать, но кажется, речь идёт обо мне.

— Ей и так со вчерашнего дня… А ты… зачем было?

Что отвечает Диана Несторовна, совсем непонятно, но её голос звучит отрывисто и с металлическим звоном. Кажется, она уезжает; становится жутко, у меня в голове пищат и надрываются на разные голоса какие-то будильники. А потом надо мной склоняется новое лицо:

— Что такое с девочкой? Кто её до такого довёл?

Я никак не могу понять, кто это. Голос женский, но туалетная вода мужская, горьковато-свежая. Кто-то гладит меня по волосам:

— Настенька, открой глазки! Порадуй нас своим лучезарным взглядом!

В спальне ещё несколько человек, я обвожу их всех глазами, но не могу узнать лиц. Весёлый голос, пахнущий мужской туалетной водой, смеётся:

— О, да ты совсем никакая. Весело встретили Новый год без нас?

Мне кажется, что все они смеются надо мной, над моим состоянием, и мне хочется от них спрятаться, но спрятаться некуда. Я натягиваю одеяло на голову и плачу. Раздаётся спасительный голос Альбины:

— Оставьте её в покое!

Я рыдаю:

— Аля, мне плохо… Мне очень плохо… Зачем они издеваются надо мной? Пусть они уйдут…

— Господи, Настенька, да с чего ты взяла, что над тобой издеваются? — говорит горьковато-свежий голос совсем не насмешливо, а даже вроде бы сочувственно. — Аля сказала вчера, что ты заболела, и мы пришли узнать, как твоё самочувствие. Если ты плохо себя чувствуешь, мы не будем тебе докучать. Поправляйся скорее.

— Может, пивка для поправки здоровья? — язвит кто-то.

— Заткнитесь там, — отвечает женский голос с запахом мужской элегантности. И добавил, обращаясь ко мне: — Мы пойдём, Настенька. Отдыхай, не будем мешать.

Избавлю вас от подробностей процесса моего протрезвления, скажу только, что оно идёт тяжело и медленно. Мадина скармливает мне целую пачку дорогих капсул, предназначение которых заключается в выведении из организма вызывающих отравление продуктов распада алкоголя. К вечеру мне становится лучше.

Я остаюсь у Альбины и на вторую ночь. Если предыдущую я проспала одна, то сегодня ко мне под одеяло проскальзывает рука Альбины, а её голос нежно спрашивает:

— Утёнок, можно к тебе?

— Зачем ты спрашиваешь разрешения, Аля? — вздыхаю я. — Это твой дом и твоя постель.

— А девушка, которая лежит в постели, — моя? — спрашивает Альбина, лаская меня под одеялом рукой.

— Конечно, твоя, — улыбаюсь я, возбуждаясь от её прикосновений.

— Ну, если так, то, может быть, она не откажется прижаться ко мне сегодня ночью?

Она забирается под одеяло и обнимает меня. Наши ноги переплетаются.

— Ну вот, я прижимаюсь к тебе, — говорю я.

— Отлично, — улыбается Альбина. — Но как насчёт того чтобы сделать это без трусиков?

Трусики падают на ковёр рядом с кроватью. Нетрудно догадаться, что на сон этой ночью времени у нас остаётся меньше обычного.

Утро второго января встречает меня чашкой ароматного свежесваренного кофе. Сегодня никаких гостей, только мы с Альбиной и солнечный зимний день — точь-в-точь такой, какой увековечил в своём стихотворении Пушкин. У Мадины выходной, и завтрак готовлю я, а Альбина сидит у стола и с улыбкой слушает звуки моей кухонной возни. Когда я ставлю перед ней тарелку с аппетитными дымящимися оладьями, она привлекает меня к себе на колени и приникает к моей шее губами — жарко и щекотно.

— Господи, как я тебя люблю, малыш, — шепчет она. — Никому тебя не отдам. Ты моя.

— Целиком и полностью, — заверяю я.

Идиллия длится до обеда: приезжает Диана Несторовна. Заглянув мне в глаза, удовлетворённо кивает:

— Ну вот, совсем другой вид.

Я сразу говорю:

— Сегодня я объявляю сухой закон.

Она смеётся:

— Ну, бокал шампанского-то можно!

— Вчера, как я смутно помню, тоже начиналось с шампанского, — отвечаю я. — Нет, с меня хватит.

Диана Несторовна обнимает меня за плечи и говорит серьёзно:

— Ну и правильно. Ничего хорошего в этом нет.

Я угощаю её приготовленным мной обедом; мы сидим за столом втроём, разговариваем и смеёмся, и ни о чём плохом думать не хочется. На какое-то время груз жуткого и опасного знания, открывшегося мне позавчера, становится легче, в присутствии Дианы Несторовны я чувствую себя в безопасности, а пожатие руки Альбины под столом наполнено нежностью.

— Хорошо мы сидим, это верно, — говорит наконец Диана Несторовна. — Однако, я вот зачем приехала… Пора на работу, Алечка. Отдохнула — и хватит.

— А без меня ты никак не справишься? — спрашивает Альбина.

— Справиться-то, может, и справлюсь, — усмехается Диана Несторовна. — Только и тебе нужно на работе хоть изредка появляться, дорогуша. Я понимаю, гораздо приятнее проводить время с Настенькой, но и о деле тоже думать надо.

— Да я не спорю, Диана, — отвечает Альбина, опираясь о край стола и поднимаясь на ноги. — Ты, конечно, права. Ну что ж, я вызываю Рюрика.

— Не надо, — говорит Диана Несторовна. — Пусть отдохнёт парень, Новый год всё-таки. Я сама тебя отвезу.

Снова грусть и тревога наваливаются на меня всей своей тяжестью. И растерянность, и страх. Щемящая тоска и одиночество. Я убираю со стола и мою посуду, Альбина идёт одеваться, а Диана Несторовна помогает ей. Когда я заглядываю в спальню, Альбина уже одета в элегантный серый костюм с белой строгой блузой, а Диана Несторовна повязывает ей галстук. Окинув всю её фигуру критическим взглядом, она говорит:

— По-моему, эти очки к этому костюму не очень подходят. Давай-ка наденем сегодня другие.