Катя Зазовка - Ворожея

— Вон он! — заорал кто-то из детей. Люди всполошились пуще прежнего. Молодец не стал терять час и кинулся наутек со всей прыти. Он завсегда неплохо бегал. Но теперича бежать оказалось трудно. Бедро засаднило. Алесь прилагал все силы. На лбу проступили бисерины пота.

— Держи его! Хватай! Не дай уйти! — летело сзади.

Это подстегивало бежать что есть мочи. Впереди замаячили первые сосны. Добраться бы до леса! Хотя на что он надеялся? Люд собирался его настичь во что бы то ни стало. Бедро невыносимо заболело, нога слушалась все хуже, все чаще подворачивалась. Скоро Алесь уразумел, что ему не убежать. Тогда он остановился, вытащил из-за пояса нож и, выставив его перед собой, заревел так, что любой медведь бы бросился прочь:

— Не подходи! Зарежу кажного, кто ко мне сунется!

— Поглядите, он совсем от ведьмовства сдурел! На своих кидается! — завопила Услада.

Селяне не отступили. Пришел их черед за себя, детей да свои хаты биться. И они сделали выбор. Не достанутся их души ведьмаркам! Не жрать их плоти, не пить их крови нечистикам! Люд взял сына старосты в кольцо. Алесь вращался вокруг себя, стараясь никого не выпускать из виду. Богатырское сложение наводило трепет — покуда никто не решался сойтись с ним в схватке. Но чья-то рука подняла с земли каменюку, острый глаз прицелился, булыжник полетел. Глухой удар по затылку выбил из молодца сознание. Услада ахнула. Олянка заплакала. Могучее тело осело и завалилось на бок.

— Жив, — улыбнулся кто-то, потрогав шею и ощутив пульсацию тока крови.

Множество рук повытаскивали пояса и принялись ими связывать Алеся, тот застонал. Пред очами все плыло. «Милава», — пронеслось в голове. Хоть бы ее не поймали. Коли с сыном старосты так поступают, что же они сделают с ней, даже помыслить страшно. Его подняли и куда-то понесли. Алеся опускали наземь, когда он снова почувствовал свое тело.

— Спускай лестницу! Надо ж как вымахал. Я даже так на поле не уставал, — летело отовсюду.

— Выпустите меня! — голос батьки звучал, словно из-под земли.

— Пришел в себя? — кто-то больно лупил по щекам.

— Убери руки, — пригрозил сын старосты.

— Череда, принимай гостей! — рявкнул пьянчуга. Вот уж кто наслаждался происходящим. — Лезь давай! — Еще и тесак Алеся заграбастал. Услада топталась подле. Ее решительность, видать, несколько поубавилась. Она избегала глядеть на брата.

— Только попробуй нож потерять, — отчеканил Алесь. — Я тебе все зубы пересчитаю. Руки развяжите!

— И так слезешь! — хорохорился Хижа. — Иль на веревке спустим!

Сын старосты вздохнул и полез в темницу. Как же теперь Милава?

— Здорово, сын, — хмуро проговорил батька.

— Как же мы про нее запамятовали? — посетовал Алесь, указав подбородком вверх.

Череда пожал плечами и задрал голову. На них сквозь опущенную клеть глядела Услада.

— Выпусти нас отсюда! — крикнула староста.

Та грустно помотала головой:

— Вы меня еще благодарить станете!

Снаружи еще доносились обрывки разговоров, но разобрать, о чем именно толкуют селяне, никак не удавалось. Тем паче надсмотрщик, то и дело с нагловатой ухмылкой поглядывая на невольников, бросал им замечания да мерзковато шутил. Череда развязал сыну руки. Алесь принялся растирать запястья и на всякий случай спросил шепотом:

— Как выбираться-то станем? Нам ведь и подмоги особливо ждать не от кого.

— Среди селян я не приметил близнецов. Ежели они в добром здравии, то скоро сюда явятся. Поди, не дураки. Еще, мыслю, Домна могла б прийти. Но что она сможет поделать супротив мужика, даже такого дохляка, как Хижа? Щекарь, но он нынче Цветом занят. Лютовер, так тот наверняка в лес ушел. Впрочем, после того, как меня Яромила выходила, не уверен, что он спасать меня ринется. — Череда потер раненую руку. — Милава…

— Надеюсь, что Милава сюда не сунется — не то ждет ее беда, — Алесь вздохнул и опустился на землю подле батьки.

— Слушай, а ведь тут и соломы не было. И как тут Милава сидела? Хорошо, Вит…

— Что Вит? — горячо оборвал батьку молодец. Его очи претворились в узкие щелочки, а губы сжались.

— Ничего. Он супротив моей воли к ней сюда лазил, потчевал, да вот сена принес.

Алесь промолчал, стараясь не выдавать себя. Череда лишь усмехнулся в усы да сощурился, склонив голову набок:

— Добро хоть, Услада нашей беседы не слышит.

Алесь угукнул, до конца не понимая, что конкретно имел в виду батька, а затем предположил, потерев изрядно обросший подбородок:

— Может, Вит придет? Мыслю, болезнь его уже совсем отступила.

Староста снова усмехнулся и с пущим интересом поглядел на сына.

— Эй, Череда, мы сейчас слезем! — донесшийся сверху глас прервал размышления. Как и ожидал староста — близнецы оказались тут как тут.

— Никуда вы не полезете! — гаркнул Хижа. — Не велено!

— Кем это не велено? — возмутились близнецы.

— Мной!

— И давно ты у нас на селе главный?

— Я не на с-селе, — стал заикаться Хижа. — Я за яму и невольников отвечаю. И не пред кем-нибудь, а пред честным народом!

— Ты особливо не распаляйся, — охладили петушиный пыл близнецы. — На вот тебе подарочек — да не мешай. Мы только словечком обмолвимся и сразу назад. Никто и не приметит ничего. И нам добре, и тебе радость.

— Я что это вам, пьяница какой-нибудь?! — закричал страж. — Вы за кого меня принимаете? Я на посту ни капли!

— Дык на посту и не надобно. После расслабишься, — хихикнули братья.

— Нет!

— Ну, как себе ведаешь. А клюквинка-то у нас добрая, — точно промеж собой стали толковать кожевенники.

Никак уразумел пьянчуга, что никто его уговаривать не собирается, а заветная клюквинка уплывает прямо из-под носа, точно кораблик из бересты по звонкому ручью.

— Ладно! Давайте сюда. Я согласен.

— Вот и добре, — улыбнулись мужики и, сунув бутыль охранителю, живо принялись оттягивать клеть. Но только собрались лезть, как тот опомнился. С трудом оторвавшись от сладостного созерцания желанного напитка и поглаживания темной бутыли, он посуровел:

— Полезет только один.

— Но…

— Только один, я сказал!

— Ладно, — согласились близнецы.

Череда облегченно выдохнул и прошептал:

— Так оно и верней будет, а то мало ли чего взбредет Хиже в голову, еще учудит и всех тут запрет.

Один из братьев спустил лестницу и сполз по ней на дно ямы.

— Ну как вы тут, опоенные зельем? — кожевенник улыбался во все свои тридцать два зуба. А зубы-то у него были на редкость красивые. Ровные, белые.

— Ладно тебе подтрунивать, — притворно помахал кулаком староста. — Это ты еще не знаешь, где я эту ночь провел, — Череда многозначительно поглядел на приятеля.

— Эка невидаль, поди, у постояличихи ошивался.

— Не-а, — мотнул головой староста.