Катя Зазовка - Ворожея

Кузнец вздохнул и опустил голову — никак совестно ему было, что решился собственного брата забить. Уразумела Милава, что дрогнуло сердце Щекаря да любовью к прекрасной деве прониклось. Вот только он куда благородней Лютовера оказался. И любил по-настоящему. Да ради любви на самое страшное пойти решился.

— Сказала, что тут ведьмовство бессильно — покуда ужалка с Лютовером, никакие чары ему не страшны. И убить его только человек может. Но я-то ведь сам супротив Лютовера и его силищи, что шавка супротив медведя. Тогда Кукоба и предложила мне ночью в волколака оборачиваться, чтобы силы выравнять. Разве можно более достойного соперника охотнику, чем зубастый зверь, сыскать? Вот и стал я с тех пор волком подле села рыскать. Все Лютовера выискивал. Дважды с ним в схватке сошелся, но совладать так и не сдюжил. Ну а с Купалья так и вовсе не помню, что в волчьей шкуре делал.

— А что Кукоба у тебя взамен попросила? — Милава добре ведала, что ничего черная ведьмарка просто так делать не станет.

Запунцовел кузнец. Очи отвел. Губы задрожали. Никак не смел Щекарь признаться в том, что за плату взяла Кукоба. Но ворожея уже и сама догадалась:

— Неужто ночь с ней провел?

Кузнец кивнул и, глотая слова, пояснять принялся:

— Она девицей обернулась. Зашла в сарай старухой, а вышла молодицей. Подивился. Мыслю, не она это. Даже ведьмарке не под силу вмиг в девицу претвориться! А она меж тем подступает да говорит, мол, давно мужской ласки отведать хотела, истосковалась вся по объятиям да поцелуям. Я сразу отступил. А она лохмотья скинула да совсем нагой осталась. Ни морщинки, ни косм белесых. Тело дивной красы. Молодостью налито. Ну, я и поддался, — краска на лике Щекаря еще ярче стала, ежели такое вообще возможно. Ворожея еле подавила усмешку — да уж, трудно супротив девичьей наготы устоять. Особливо когда она сама в руки лезет.

— Эй, может, пора? — послышался издалече глас Алеся. — Вон ночь уже на пороге.

Милава поглядела на край болот. Сумерки подползли совсем близко. Она резко вскочила. Кузнец в страхе огляделся вокруг. Очи его расширились от ужаса.

— Уходите отсюда скорее! Я вот-вот в волколака обращаться стану. На вас первых и кинусь, — в его голосе зазвенели истерические нотки.

— Успокойся. Больше ты никому ничего дурного не сделаешь. Да еще неизвестно, делал ли прежде. Возвращайтесь! — позвала Милава старосту с сыном.

— Ты мыслишь, что то мог быть не я? — Щекарь поглядел на нее очами, полными надежды. Ворожея пожала плечами — мол, всяк могло быть.

Скорее всего, обоз пожрал именно кузнец, но сгущать тучи не стоило. Лучше постараться настроить мужика на добрый лад. Теперича важно его с болот вывести да где-нибудь запереть на ночь. Ну а там пытаться заклятье снять. А наложила его бабка так крепко, что одна жалость не помогает. Да и хворь наверняка не кузнеца рук, точнее лап, дело.

— Ну что? Обратно? — спросил Алесь. Он так и буравил очами Милаву, точно думал по лику девичьему прочесть, об чем кузнец рассказал. Ворожея кивнула и указала рукой, чтоб сын старосты показывал дорогу.

— Ты, Щекарь, за Алесем ступай, ну а мы с дядькой Чередой позади пойдем.

Спутники закивали, выстроились друг за другом да без промедления направились к селу.

Милава осторожно ступала сразу за кузнецом. Сумерки переплетались тугим полотном — и перемены в Щекаре уже начали происходить. Несколько раз, когда кузнец поворачивался, она углядывала, как по его лику льется пот да очи желтоватым блеском отдают. Осанка и та чуток иной стала.

— Друже, ты как там? — обеспокоенно спросил староста.

— Нормально, — буркнул кузнец. Но Милаве почудился в этом слове звериный рык. Она зашептала. Конечно, это зверя не удержит, но претворение замедлит. А им теперича только б до твердой почвы продержаться.

— Эй, у меня ноги затекли, а уж про руки я вообще молчу, — выказал недовольство кожевенник.

— Вот и молчи, — бросил через плечо, даже не обернувшись на связанных, один из охранителей.

— А меж тем сумерки-то нас вовсю обволокли, — предостерег стражей другой брат.

— И что? — настороженно спросил охранитель.

— А то, что его штаны пора менять — намокли от страха, — ответил за кожевенника другой страж. Охранители расхохотались. Да так громко, что с ближней ели ворону согнали.

— Ха-ха-ха! — передразнил их кожевенник. — Очень смешно.

— Вот-вот, глядите, кабы этот смех в слезы не претворился, — поддакнул его брат.

— А мы чего? Мы ничего. Мы только дело свое делаем да никому дурного не желаем, — резко успокоились охранители и покосились на уродливое жилище Кукобы. Оттуда донесся скрип. — Что это? — испуганно спросил один из стражей. Недавней веселости как не бывало.

— Кажись, ведьмарка, — перешел на шепот кожевенник.

— Да это хата скрипит! Вон рассохлась до остей — от маломальского ветерка шатается. Диво, что она вообще покуда не развалилась, — попытался оправдать прозвучавший скрип другой охранитель.

— Как же, от ветра, — прошептал другой кожевенник. — Даже тихушника нет.

Стражи сглотнули, не сводя с хаты настороженных взглядов — точно сквозь прохудившиеся стены пытались рассмотреть, что же там, внутри, делается. Хата хранила молчание.

— Значится, деревья шумят, — тут же выдал другую догадку страж.

— Эй, развяжите нас! — потребовал кожевенник. — Все равно уже хоронить ведьмарку не пойдем — поздно.

— Вот еще! — фыркнул уже расслабившийся охранитель — никак довод напарника ему показался вполне уместным. — Посидите так — наукой будет, как супротив всего села идти да на честных людей из-за спины нападать.

— Ну, прости нас! Мы ж не со зла. Наоборот, — принялись оправдываться близнецы. Да только их слова оборвал новый скрип. Мужики притихли. Шум повторился. И снова. И опять.

— Никак ходит кто-то, — белесыми от страха губами прошептал страж.

— Кто-то… — так же зашептал кожевенник, — а то ты не ведаешь кто…

Горе-охранители попятились к близнецам.

— Да развяжите же нас! — прокричал шепотом один из братьев.

Но стражи точно не в силах были отвести очей от рассохшейся двери. Та вдруг стала открываться, медленно, долго, с натужным скрипом. Все уже знали, кто сейчас покажется в скособоченном проеме, но от этого знания становилось лишь жутче — холодели ладони, стыла кровь в жилах.

На пороге возникла старуха. Ее лохмотья облепляли сгорбленную стать, узловатые пальцы скребли воздух, тянулись к жавшимся друг к дружке людям, точно желали выдрать души из теплой плоти. Ведьмарка приближалась. Плавность движений точно ушла разом с жизнью. А те неведомые силы, что подняли Кукобу, могли только рывками, будто ломая неподатливые суставы, управлять телом, которому время было покоиться в земле, а не ходить по ней.