Ирина Ванка - Сказки о сотворении мира

— Оставьте его в покое, Натан Валерьянович, — попросила Юля. — Давайте поедем, пока не закрыли шоссе.

— Куда ты ездил вчера? С какими людьми встречался? Тебе предложили работу?

— Да.

— Опять отказался?

— Опять.

— Что на этот раз не устроило?

— Зарплата маленькая, — ответил ученик.

— А у кого она теперь большая? Оскар, кончится тем, что ты снова продашь ювелирам золотой канделябр, только на этот раз тебя арестуют.

— Не арестуют, Натан Валерьянович, — возразила Юля. — Полиция не будет с ним связываться.

— Разве мы не достаточно ославились на весь мир?

— Даже больше, чем надо, — согласилась с профессором девушка.

— А по Греалю не горюй. Все к лучшему. Пёс с ним, с Греалем. Жили без него и еще проживем.

Последним был выставлен из дома Эрнест. Оскар поднял крошку с постели и велел убираться. Его сиятельство наспех покидал вещи в сумку.

— Я знаю, что ты задумал! — сказал он.

— Если проканителишься до обеда, задуманное к черту сорвется.

— Меня уже нет! — воскликнул Эрнест. — А можно флакер возьму?

— Бери хоть ступу с помелом, только проваливай.

— А можно, побреюсь?

Оскар кинул бритву в сумку Эрнеста.

— На кортах побреешься. Там же умоешься и посидишь на горшке.

Крошка-граф высунулся на улицу, но тут же вернулся.

— Будь осторожен, — предупредил он. — В канаве сидят фотокоры. На меня — ноль внимания, значит, по твою душу.

«Очень хорошо… — подумал Оскар, выпроваживая крошку за дверь, — просто великолепно, что в канаве сидят фотокоры. Лучшего и пожелать невозможно».

Дверь лаборатории Оскар оставил открытой и убедился, что в доме нет никого. На всякий случай он прошелся по комнатам и остановился у белой иконы, висящей у кровати Эрнеста. Блеклые, едва уловимые черты проступали сквозь влажный слой краски. Тяжелая капля покатилась вниз и повисла над лужей, в которой плавала мокрая тряпка.

— Только посмотри на него… — сказал Оскар, указывая на бледный лик. — Не то больной, не то дурной, не то неврастеник. Розалия бы сказала, что его надо показать врачу. Мирка, тебе никогда не приходило в голову, что он болен? Мы имеем дело с больным существом, хоть он и Ангел. Наверно, у них тоже бывают болячки.

Он вышел во двор, чтобы открыть ворота, и заметил в канаве человека с фотоаппаратом. Несколько щелчков, похожих на автоматную очередь, дали ему понять, что Эрнест прав, человек действительно охотится на алхимика.

— Иди сюда, — сказал Оскар и нажал на кнопку прибора, спрятанного в кармане. — Дай мне свой аппарат.

Маленький, толстенький мужичок, который тщательно маскировался в укрытии, выпрыгнул и помчался к нему, протягивая впереди себя фотокамеру. Оскар просмотрел отснятое за сегодняшнее неспокойное утро. Человек сидел долго. В архиве имелись десятки снимков выезжающих из двора машин, выходящих людей. Бреющий полет «усатого флакера» произвел на фотографа особое впечатление. Дом был запечатлен с разных точек. Человек даже забегал на частную территорию, чтобы поближе подобраться к окнам. Проделанная работа Оскара впечатлила, особенно ему понравился черный драндулет, который то и дело лез в кадр. Машина с темными стеклами и антенной на крыше стояла в укромном месте, прижавшись к забору. Ее не увидел даже фотограф, потому что не сделал ни одного отдельного кадра. Машина лезла в чужие сюжеты то здесь, то там, совершенно случайно и не всегда целиком. Не заметил бы ее даже Оскар. Внутри салона не было видно ничего. Над антенной нимбом светилось зеленоватое облачко. Оскар удалил снимки и вернул владельцу камеру.

— Видишь дорогу к шоссе? — спросил он. — Беги по ней очень быстро, и больше не возвращайся.

Комплекция не позволила человеку быстро бежать, он пошел к шоссе бодрым шагом, спотыкаясь и часто оглядываясь. Оскар ждал. Человек шел. Когда фигура достаточно удалилась, физик подошел к машине поближе. Облачко над антенной пропало. Легкое оцепенение возникло в теле, похожее на то, что предваряло явление Валеха в слупицкую хижину Деева.

Дверца открылась. Седая шевелюра, собранная в хвост, высунулась наружу. За шевелюрой показалась поношенная джинсовая куртка.

— Один? — удивился Оскар. — Я ждал отряд головорезов.

— Здравствуй, Человек, — сказал Ангел. — Я знал, что ты меня ждешь. Только я пришел не для того, чтоб с тобой воевать.

— Не будешь охотится за чужим добром — не будет войны. Может, ты считаешь, что я несправедливо им завладел? Тогда скажи, Ангел, я буду знать, что есть для тебя справедливость?

— Каждый по-своему ответит на твой вопрос. Ты пришел ко мне забрать то, что по праву принадлежит тебе, и я не мог препятствовать неизбежному. Теперь я пришел к тебе, чтобы забрать свое. Верни мою Книгу, Человек, и справедливости в этом мире станет больше.

Скачок давления Оскар почувствовал и без Жениного тонометра. В один момент кровь ударила в голову и не оставила места ни для какой разумной идеи. Оскар едва совладал с приступом ярости, с желанием взять кувалду и размозжить антенну, которая по праву принадлежала ему. Именно он и никто другой, собирал ее по заказу Копинского для покойного «Гибралтара». Собирал для того, чтобы Макс мог пьянствовать на лодке и заниматься развратом, не опасаясь свидетелей. Он с удовольствием бы разнес ее вдребезги, если б не вспомнил, что гонорар за это изделие уже получил и все потратил на аренду квартиры в Майами. Оскару хотелось взять палку и врезать по пустой голове незваного гостя, но он сдержал в себе приступ злобы. Не допустил рукопашного поединка, первого в истории мироздания мордобоя между Человеком и Ангелом. Оскару хватило сомнительной славы алхимика. Припадок скоро прошел, и здравомыслие возобладало.

— Пойдем, — сказал он, приглашая Эккура в лабораторию.

Раскрытая Книга лежала на столе. Чернила сохли со вчерашнего вечера. Ангел замер в дверях, когда Оскар порвал недописанную страницу. Ангел побледнел, когда Человек вырвал из Книги еще два листа. Оскару было все равно. Он нашел столбец в пустой таблице, вписанный в Книгу его рукой, и безжалостно удалил все. Ужас от содеянного сменился азартом. Человеку стало интересно, как именно Ангел расправится с его жалкой душой. Швырнет ее в ад или подвесит на лобном месте. А может, свалится в обморок и начнет молить о пощаде. Эккур перенес экзекуцию до конца и очнулся, когда Оскар закрыл изорванный фолиант.

— Забирай, — сказал человек. — Не хотел портить вещь, но если твоя справедливость для всех, то и для меня. Я взял то, что принадлежит мне. Что? — спросил Оскар. — Такая справедливость нам не подходит?

— Я здесь не для того, чтобы судить тебя, Человек, объятый гордыней, — ответил Ангел. — Судить себя будешь сам. Я здесь для того, чтобы помочь тебе тогда, когда никто, кроме меня, тебе уже не поможет. Возможно, только для этого я теперь и живу.