Ирина Ванка - Сказки о сотворении мира

— Разве? — удивился ребенок. — Почему же ты не сказал мне об этом?

— Я собирался сказать, когда ты пойдешь в школу.

— Покажи мне новый кристалл? Тогда я смогу поправить расчеты. — Натан Валерьянович оторвал взгляд от тетрадки и поглядел на сына. — Не бойся за меня, папа. Я посмотрю, а трогать не буду. Я же все понимаю. Нет, я понимаю не потому, что я умный, — сказал Левушка в оправдание своей скромности. — Я обыкновенный человек, такой же, как ты. Просто я взрослый.

Натан Валерьянович встал из-за стола, достал ключи из куртки, брошенной Оскаром на спинке стула, подошел к сейфу и вдруг облокотился на него руками. Ключи загремели по бетонному полу. Женя успел вскочить, чтобы подхватить падающего профессора. Когда на Левушкин крик сбежался весь дом, Натан Боровский уже лежал на полу без признаков жизни.

— Когда Человек решает изменить судьбу, его дорога неизбежно подходит к пропасти, — сказал Валех. — Потому что судьба — не сад расходящихся тропинок. Судьба — это тонкая нить, натянутая между двумя берегами. И если тебя, Человек, никто не ведет по ней за руку, ты неизбежно оступишься. Судьбе виднее, в каком направлении перемещать тебя по сюжету. Только Человек, оступившись, беспомощно смотрит вниз. Тебе в голову не придет поднять глаза к небу.

— А ты, мой Ангел? Какие ответы находишь на облаках, оступившись?

— Я вижу, что любая дорога, Человек, ведет тебя к смерти. Потеряв равновесие, ты не способен ни на что, кроме как спасать свою шкуру. Спасать любой ценой, когда она уже ничего не стоит. Спасать, не спросив себя, почему оказался над пропастью без опоры? Все ли ты сделал в жизни, что предназначено было?

— Когда Человек идет над пропастью, Ангел мой, он действительно смотрит вниз. Но не потому что ищет пологий спуск. Он просто не хочет видеть бессовестных глаз Создателя. Давай меняться: я тебе судьбу, а ты мне свои ненужные крылья, которые хранятся в шкафу с нафталином?

— Тебе так сильно не хватает свободы, Человек, что в твоем романе начинают появляться люди без судеб. Но пропасть на их пути возникает раньше, чем вырастают крылья, потому что крылатое существо нельзя водить по сюжету.

— Боишься, мой Ангел, что крылатый Человек займет твое место?

— Сначала он загубит тебе роман. Персонаж, который, потеряв равновесие, смотрит на небо и видит бессовестные глаза Создателя. Тебе придется толкнуть его вниз. Сначала одного, потом другого. Каждый, кто посмеет поднять глаза, полетит вверх тормашками в мусорную корзину, останутся слепые и немощные. Они дождутся милости Творца, и душа твоя успокоится, потому что обретет утраченный смысл.

— Уж не ходатайствуешь ли ты за Боровского, Ангел?

— Персонаж, который однажды ослушался твоей воли, может погубить идею романа. Но где она, эта идея? Ты садишься писать о времени, но они доказывают тебе, что это пустая затея. Ты выбираешь героев, но они не хотят тебе подчиняться. На их место приходят кроткие, но они тебе не нужны. Каждый персонаж решает свои проблемы, и однажды ты понимаешь, что они управляют тобой. С кем сводишь счеты ты, Автор? Кому мстишь за собственное бессилие?

— Тебе жаль профессора, Валех… Ты развел демагогию только из-за него. А с чего ты решил, что я собираюсь его убить?

— А разве не собираешься?

— Бедный мой Ангел. Много раз тебе говорю одно и то же, но ты веришь Человеку меньше, чем атеист святому писанию: они давно не делятся со мной планами, потому что воюют против меня. В моем лице они обозначили монстра, а я стараюсь его олицетворять, как умею, потому что ничего другого уже не могу для них сделать. Но если сейчас я стану подхватывать налету дураков, сорвавшихся в пропасть, то лишу их смысла существования. Если ты не понимаешь Человека, мой Ангел, где же тебе понять его иллюзорный мир. Читай дальше, Валех, и ни о чем не печалься.

В коридоре перед отделением реанимации больницы Академгородка сидела бледная, как смерть, Розалия Львовна и заплаканный Лео, который во всем обвинил себя. Алиса Натановна из аэропорта примчалась в больницу. Она украдкой курила на лестнице под вывеской «не курить» и стряхивала пепел в ведро, доверху набитое окурками. Юля принесла Розалии чашку с жидкостью, которую намешала дежурная медсестра. Время шло. Тикали на стене часы. За окном стояла непролазная ночь, похожая на кому, из которой вчерашний день не может выйти после инсульта. Розалия пила раствор. Лео с распухшими глазами сидел рядом с матерью. Последние несколько часов он не общался ни с кем, только повторял фразу на иврите, понятную лишь старшей сестре: «Я во всем виноват, я во всем виноват…»

— Лео, заткнись! — приказала сестра и села рядом. — Мам, давай я домой его отвезу…

— Пусть приедет Эрнест. Почему он не едет? — беспокоилась женщина.

— Потому, что играет. Проиграет — приедет.

— Как играет? В такое позднее время? Зачем играет, если папе так плохо? Алиса, детка… Поди туда, узнай, что с папой.

— Женя пошел.

— Теперь ты поди.

Алиса приоткрыла дверь в отделение, но Женя уже шел ей навстречу.

— Надо набраться терпения, — сказал он Розалии Львовне, подождал, пока женщина расплачется, полезет в сумочку за свежим платочком и перестанет с надеждой смотреть в глаза. — Держитесь, держитесь… Они делают все, что нужно.

Женя вышел на лестницу и наткнулся на Оскара.

— Зачем явился?! — возмутился доктор, расстегивая халат и шаря по карманам. — Тебе велено было лежать.

— Как Учитель?

— Дрянь-дело, — признался он по секрету. — Телефон не могу найти.

— На, — Оскар достал из кармана мобильник.

— Дело пошло по самому хреновому сценарию. Надеяться особенно не на что. Даже если выкарабкается, будет «овощ». — Женя взял у товарища телефон, но шарить по карманам не перестал. — Есть один вариант… Черт! Я этот телефон помнил, как отче наш, пока не очухалась Серафима. Я даже не уверен, что записал его… — Женя взял себя в руки. — Первые восемь цифр — полная дата моего рождения: день, месяц, год. Когда увидел, решил, что Мирка надо мной издевается. Но последние две… — он еще раз ощупал карманы. — Неужели оставил дома старый блокнот?

— Последние две цифры — всего-то сотня возможных вариантов.

— Сто вариантов? Ну да, точно… — согласился доктор. — Можно подобрать. Я только помню, что не ноли и не единицы.

— Значит меньше, — Оскар взял телефон. — Диктуй свою дату рождения!

Алиса высунулась на лестницу, чтобы посмотреть в глаза Жене.

— Пока ничего, — сказал доктор. — Надо ждать.

— И ты здесь? — заметила она Оскара. — И тебя к отцу не пускают? Оскар, что делать?

— Не знаю.

— Женя…

— И Женя не знает. Он такой же импотент в медицине, как я в физике. Что сказать, если дозвонюсь? — спросил Оскар. — Кого позвать к телефону? Алиска, брысь отсюда!