Карина Демина - Наират-1. Смерть ничего не решает

— Мой тегин! — крик Морхая утонул в грохоте. — Ясноокий!

Выпущенные поводья, руки в стороны, почти как крылья. Взлетит… Не взлетит: конь переходит из галопа на рысь, позволяя догнать… И на шаг.

— Мой тегин. — Морхай решительно схватил жеребца под уздцы. — Вы подвергаете себя опасности.

— Да пошел ты! — Ырхыз, замахнулся было плетью, но не ударил. Лицо его вдруг побледнело, рука разжалась и, покачнувшись в седле, тегин схватился за голову.

— Элы? Элы!

— Я здесь!

— Здесь, — повторил Ырхыз. — Ты здесь. И ты тоже. Зачем он тут? А Кырым где? Нет, не нужно, не зовите, не хочу. Элы, ты должна быть рядом. Всегда!

— Мой тегин. — Кырым, несмотря на возраст, весьма ловко держался в седле. — Всё ли в порядке?

— Да, — Ырхыз был бледен, но, кажется, себя контролировал. — У меня все в полном порядке, кроме идиотов, которые не способны оставить своего тегина в покое.

— Прошу премного простить за назойливость, но мне кажется, что вам необходим отдых.

— Нет.

— Да. Впереди Ашарри, где ханмэ — многоуважаемый Таваш Гыр, который будет безмерно оскорблен, если ему не окажут честь. К тому же после вчерашнего суда в его ханмате лучше будет…

На мгновенье Элье показалось, что тегин всё-таки ударит — выражение лица у него было бешеное — но нет, сумел справиться и, кивнув, бросил:

— Хорошо.

— А ей лучше бы остаться в обозе.

Ырхыз кивнул, и только тогда по знаку хан-кама Морхай вернул поводья. Движение по тракту возобновилось.

— Слава! — орут глашатаи, хлопают на ветру штандарты, ревут обозные волы и в этом обилии звуков тонет Ырхызово:

— Ненавижу.

Ашарри стоял на холме. Высоко вздымались серые стены, подпирали небо круглые башни, чернел водой глубокий ров. Продолжением тракта гляделся подъемный мост, перед которым в ожидании замерло десятка два конников под сине-белыми штандартами. И вновь загудело:

— Слава тегину!

И отозвались хозяева:

— Слава!

— Элы, ты рядом будь. Слышишь? — велел тегин и, приподнявшись на стременах, отсалютовал встречающим. — И да пребудет милость Всевидящего с этим домом!

— Да пребудет, — пророкотал рослый бородач в доспехе с латунными инкрустациями. Надо полагать тот самый Таваш Гыр, хозяин замка.

Ханмэ, правильно говорить Таваш Гыр, ханмэ Ашарри. Замок и его хозяин — одно слово. Такое вот смешение. Путаница.

Они похожи настолько, насколько могут быть схоже живое с неживым. Гыр угловат, неповоротлив, словно под тегиляем скрывается не плоть, но серый камень, тот самый, из которого сложены стены замка. И лицо тому подтверждением: грубо стесанные скулы, низкие, выдающиеся вперед надбровные дуги и острая переносица, перечеркнутая глубоким шрамом. И чересчур смуглая даже для местных кожа лишь усиливает ощущение ирреальности. Камень, который притворился человеком. Внимательный: заворочался, зашарил взглядом по разноцветной толпе, выискивая того, кто не смотрит, но рассматривает. Элья, надвинув капюшон, прижалась к конской шее в смутном желании избежать чего-то, что еще не произошло.

А беспокойный людской поток уже пробирался сквозь ворота.

Внутренний двор замка был просторен и ухожен. К приезду тегина снег расчистили, и каменные плиты блестели свежей ледяной корочкой. Сияли свежей побелкой стены хозяйственных построек, отливала темной зеленью громадина домины, в которой яркими пятнами выделялись витражные окна — богат Ашарри. Отдельно, чуть в стороне виднелась изрядно заваленная на бок узкая башенка из красного гранита, окруженная низким кованым заборчиком. Понорок.

Элья вздрогнула — слишком свежи были воспоминания — и поневоле прислушалась: нет никаких голосов, нет никаких призраков, нет ничего, что бы выдавало ненависть, спрятанную внутри башни. Но она существует, влияет на происходящее.

А вокруг прибывших уже суетились дворовые слуги, подавая нагретые шубы и горячее вино, принимая лошадей, отводя, крича, командуя, добавляя бурления и жизни человеческому водовороту.

Ырхызу помогал спешиться сам хозяин замка. Трое сыновей его, похожих на отца и телосложением, и чертами лица, и неспешными, преисполненными чувства собственной значимости движениями, держались чуть в стороне.

Вот из толпы вынырнул тощий харус в синих окулярах, быстро вложил что-то в ладонь тегина и вновь скрылся среди свиты. Ырхыз сразу протянул хозяину Ашшари лепешку.

— Мир, ханмэ, от Всевидящего и тегина — мир.

— Благодарю, ясноокий. — Таваш откусил немного, а оставшееся быстро разделил между сыновьями, каждый из которых также аккуратно отведал угощение. Недоеденные куски отправились в поясные кошели. На этом ритуал, похоже, завершился, и пришла пора подогретого вина.

Когда чаши унесли, ханмэ, стерев с бороды капли, заговорил совсем иным тоном:

— Рад видеть тебя, мальчик мой, в добром здравии. Доходили, признаться, слухи, доходили, но я им не верил. Трепотня! — Он выразительно поглядел на кого-то из нойонов свиты. — Но прошу, прошу в тепло. Камин натоплен, стол накрыт, покои убраны. И к завтрашнему выезду все готово.

— Возможно, — мягко заметил Кырым, — нам придется немного задержаться под вашим гостеприимным кровом.

— Эээ… конечно, уважаемый. Я очень рад буду. А Ойла уж как обрадуется. Замучила расспросами, героя ей подавай. Значит, всё один к одному.

Ырхыз, не дожидаясь конца разговора, оттеснил ханмэ и ступил на лестницу, Элья шагнула следом. Мысли ее в данный момент были заняты грядущим ужином и отдыхом, который, если повезет, затянется на день или два.

— Стоять, тварь! — резкий окрик заставил вздрогнуть и оглянуться, а путь преградила чья-то рука. Она же толкнула, отбросив во двор, к людям, которые вдруг замолчали.

Элья по привычке шагнула в бок и замерла, чуть подогнув колени, пытаясь втянуть в плечи плешивую голову, с которой слетел капюшон.

— Это что за мерзота серошкурая? — лицо Таваша наливалось кровью. — Эта тварь в моем доме?

В руке его возник короткий меч, и сыновья, следуя примеру отца, обнажили оружие. Проклятье, а у Эльи даже ножа с собой нет. И крыльев. С крыльями она бы и без оружия управилась. Придется скакать.

— Не следует спешить, многоуважаемый Таваш. — Кырым примиряющее поднял руки. — Эта… особь принадлежит тегину, и в свете грядущих переговоров… Принимая во внимание сложность ситуации…

— Совершенно верно. — Урлак положил ладонь на плечо ханмэ и добавил: — Не стоит придавать значение некоторым мелочам.

Пауза. Перекрещенные взгляды. Сердитое сопение и всклоченная борода. Упрямство. Растерянность. Протянутая ладонь Ырхыза, но не Тавашу. И слова:

— Пойдем, Элы. Я устал.

Нежное прикосновение к щеке. Нарочно ведь, чтобы позлить и Гыра, и Урлака заодно — вон как тот нахмурился, и Кырыма, и вытянувшегося струной Морхая. Зачем он это делает? Неужели не понимает опасности?