Сергей Гавань - Изумрудный трон

— То есть, дядя не хочет, чтобы в заварушку ввязывались крупные игроки.

— Именно так. Не знаю, стоило ли меня к вам приставлять.

— Стоило, — Шака помахала открытой книгой. — Я читала «Конец столетней ночи» Кастиллы Крокла.

— Интересная вещь.

— Но я думала, что здесь будет хоть немного рассказываться о Дивинате.

— Конечно, ведь Крокл писал о Тёмном Веке. Теургиат, как он есть, начал формироваться немного позже. Что конкретно ты хочешь узнать?

— Секунду. Лизи!

Из-за стеллажа вышла женщина в форме служанки.

— Принеси-ка нам вина, как я люблю.

Служанка кивнула и удалилась. Шака поправила кудрявые русые волосы.

— Зачем нужен Теургиат, я и сама догадываюсь. Во главе с Пророком он решает государственные дела. И это всё?

— Не совсем. Теургиат — это название совокупности органов власти. Дивинат устанавливает законы, Пророк следит за их исполнением, Триединая Церковь во главе с Протоургом наблюдает за порядком среди рефрамантов, ловит еретиков и девон. Есть ещё Торговый Альянс и Банк, но тебе сейчас не обязательно знать экономическую специфику.

— А как протоург и Пророк уживаются в теократическом государстве?

— Нормально уживаются. Одному человеку тяжело уследить за всеми делами в нашей стране. Изра ведь огромна. От Лазурных берегов до Джихалайских гор, например, около двух месяцев пути. На то, что бы управлять землями, не хватает рефрамантов. В некоторым местах власть достаётся джустикариям.

— А сколько человек состоит в Дивинате?

— Около тридцати. Семеро из них Теурги, остальные — обычные рефраманты из числа лучших. Например, мой отец состоит в Дивинате. Я удовлетворил твоё любопытство?

Вполне, — Шака почувствовала сонливость. Ей было довольно уютно в присутствии Джензена. — Для ничем не примечательного мальчика сойдёт. О, а вот и Лизи. Ты как раз вовремя.

Она снова обратила взгляд на собеседника.

— Значит, претенденты на мою руку также выбирались из семей, чьи члены присутствуют в Дивинате?

Джензен покачал головой, наблюдая за тем, как служанка разливает густую тёмную жидкость по двум серебряным кубкам, стоящим на невысоком круглом столике между креслом и диваном.

— Здесь всё гораздо строже. Претенденты выбираются исключительно из семей Теургов. Понятно, по каким причинам — союз с представителем самых могущественных фамилий ценится наиболее высоко. В твоём случае, это Маэльдуны, Мендрагусы и Дастейны.

— А почему только они?

— Отпрыски остальных четырёх семей либо женаты, либо слишком молоды, либо женского пола, либо чересчур уродливы.

— Ну, хоть за последнее спасибо.

Джензен улыбнулся и взял протянутый кубок с вином. Шака задумчиво посмотрела на свой.

— Ты же приставлен ко мне не только как учитель, но и слуга, да? Вот первое распоряжение. Я хочу, чтобы навстречу каждому претенденту на мою руку был выслан отряд солдат для эскорта.

— Зачем?

— Затем, чтобы я могла выбирать хотя бы из трёх человек. В стране сейчас небезопасно. Я не хочу рисковать.

Джензен склонил голову.

— Трудная задача. Гверн Конкрут занемог после смерти вашего отца. Командовать армией Пророка сейчас некому.

— Но ведь он не единственный командующий. Найди ответственных людей, которые не боятся риска.

— Я посмотрю, что можно сделать, — дипломатично произнёс юноша и поднял кубок. — А сейчас мне нужно уйти. Кархарий хотел видеть меня после обеда.

Кивнув, Шака поднесла кубок к губам. Джензен тем временем сморщил нос, скривил губы и принюхался к содержимому.

— Стой! — завопил он, когда девушка уже готова коснуться ртом густой жидкости. — Яд!

Задребезжал выпавший из рук девушки кубок, вино расплескалось по полу. В зал гурьбой ввалилось полдюжины охранников с обнажёнными кинжалами. Джензен поставил кубок на стол, поднялся, поправив рукав на изуродованной руке и, подойдя к девушке, помог ей встать.

— Нам нужно к Кархарию. Ты! — он посмотрел на служанку, которая, в ужасе прижав ладони ко рту, замерла у стеллажа. — Будь здесь, пока за тобой не придут. Ничего не трогай.

Шака позволила себя вести, удивлённо глядя на красную лужу.

— Нахальный ублюдок, — слабо произнесла она. — Ты спас мне жизнь.

Отец говорил, что Забрасин сложно узнать с одного раза. Если ты бывал здесь лишь однажды, ты видел только броские, с множеством арок и плоскими крышами особняки знати, чистые мастерские, муравейник центрального рынка и купол света нежного сиреневого оттенка, который каждую ночь раскрывался над сциллитумной рощей недалеко от города.

На второй раз, если тебе повезло оказаться в Забрасине в середине лета, ты мог увидеть, как длинные лианы ювальтиний, которыми опутаны крыши и стены большинства зданий, покрываются гирляндами золотых цветов. Цветение это скоротечно, и через неделю мостовые устилаются ковром из нежных лепестков. Эту неделю называют неделей любви, и все без исключения богачи дают в своих особняках балы, а горожане выходят на улицы, веселятся и поют песни об Ориду и Кебее. Молодые влюблённые дарят друг другу пышные венки из ювальтиний и прячутся в тёмные закутки, где наслаждаются жизнью.

На третий раз, если тебе не повезло, и ты опустился до воровства и тёмного промысла, ты познакомишься с забрасинскими ночами. Днём город дружелюбен в своей опрятности и пестроте, но бойся бродить в одиночестве по тёмным переулкам Забрасина. Лианы ювальтиний достаточно крепкие, чтобы выдержать вес взрослого мужчины, и ассассины пользуются этим, перебираясь со стены на стену, с крыши на крышу, и даже сражаясь, держась одной рукой за тёмно-зелёные канаты.

Не удивительно, что с тех пор, как она покинула своё временное убежище в горе рухляди, выброшенной в тупичке между двумя мастерскими, Лисица уже не раз обозвала себя безумной дурочкой. Девушка была одета в удобную коричневую тунику с широкими рукавами и брючки, заправленные в кожаные сапоги. Широкие плечи обнял тёмный плащ, который также скрывал объёмную сумку, в которой лежали все её пожитки.

Крадясь вдоль стены и чувствуя, как гулко бьётся сердце, Лисица вслушивалась в звуки. Сверху, из-за закрытых ставен, доносилась громкая брань вперемежку со звонким смехом. От внезапных громких хлопков девушка вжалась в холодный камень дома — в полумраке над ней пронеслась громадная летучая тварь. Небо в узком проёме между крышами было грязно-жёлтого цвета — свет городской иллюминации рассеивался в низких грозовых тучах, которые никак не хотели излить из себя тёплый ливень.