Сергей Гавань - Изумрудный трон

— Отец! Я твой сын! Я вернулся, вернулся!

— Вон, убийца! — рявкнул Беррун, продолжая колотить по смятой постели руками и ногами, словно безумец. Тогда Триксель пополз к двери. Радость от возвращения домой, и предвкушение встречи с отцом исчезли, словно задутые хаотическим вихрем.

«Ради чего я всё это делаю? Чтобы получать вот это? Будь ты проклят» — горько думал он, едва сдерживая слёзы. Тут же его захлестнуло раскаяние. — «Отец не виноват. Это всё болезнь. Это всё болезнь».

Триксель выбрался в коридор и, не сдержавшись, громко хлопнул дверью. После этого в комнате наступила тишина. Поднявшись на ноги, он поправил одежду и глубоко вздохнул. «Стоило ожидать подобного. Это логично, что за полгода отцу стало только хуже. Остаётся надеяться, что Никоро сумеет его вылечить».

Перед глазами всплыло лицо девушки, вызвав у горбуна улыбку. Одним лишь своим образом она просветляла его дух. Но с диастрийкой он увидится завтра утром. Сейчас есть другие, не менее важные вещи.

Навстречу неторопливо поднимались слуги.

— Удивительно, что вы вообще сюда пришли, — Триксель скрестил на груди руки с ядовитой улыбкой. — Может быть, мне сходить на кухню и приготовить вам еды? Или подбить одеяла в ваших комнатах? Помыть окна?

— Нет, дивайн, — смущённо ответила одна из горничных.

— Хорошо, потому что здесь, на этой земле, хозяева либо мы, либо вы. Вы ощущаете себя хозяевами?

— Нет, дивайн.

— И чтобы так было впредь. Приведите здесь всё в порядок. Смените бельё в комнате отца, протрите мебель и вымойте окна. Начните, наконец, работать, а то познакомитесь с трущобами, — Триксель прошёл сквозь толпу и добавил. — Или с топором палача.

Никто не посмел ему возразить, хотя он знал, что каждый здесь считает его отродьем другого народа, и, будь он обычным простолюдином, забила бы камнями, как это нередко делали с девонами и еретиками в давние времена.

«Мне повезло, что судьба распорядилась иначе».

Покинув башню, Триксель направился по облагороженной аллее в восточную часть крепости. Над головой склонились лохматые верхушки пальм, привезённых с архипелага Трёхпалой лапы; пробивавшийся сквозь огромные листья свет исполосовал каменную дорогу множеством косых линий. Откуда-то сбоку доносилось журчание воды — среди кустов выцветшей сирени вился оросительный канал. Пройдя по аллее, горбун повернул направо, к огромному серому храму без единого окна и украшения. Его облик напоминал теперь зиккураты Шуруппака, с их правильностью линий и простотой форм.

В высокой сорокаметровой стене угадывались очертания прямоугольного входа, закрытого монолитной плитой. По обеим сторонам от него стояли стражники из личной охраны Берруна. Доспехи отливали тёмно-зелёным, массивные наплечники и шлемы с глухими забралами сверкали на солнце. Триксель каждый раз удивлялся, насколько же крепкими и тренированными были этим мужчины, стоявшие всю смену под палящим солнцем. Солдаты отсалютовали ему и расступились в стороны. Они никогда не проявляли к нему неуважение.

Горбун извлёк из-за пояса Ржавые Кости, включил их и коснулся фокусатором поверхности плиты. Та с тихим шорохом отъехала в сторону, открыв взгляду прямоугольный узкий тоннель, уходивший во тьму. Триксель вошёл внутрь и услышал, как плита встала на место, оставив его в темноте. Через мгновение на стенах зажглись фонари. Их питал импульс рефрактора, посланного ранее. Триксель втянул носом сухой воздух. Он не был затхлым — храм, несомненно, имел какую-то схему вентиляции. Отец никогда не показывал ему чертежей сооружения, несмотря на его просьбы, которые подстёгивало любопытство. Впрочем, главный секрет горбун знал. Он лежал глубоко внизу, в семи витках спиралевидного тоннеля.

Триксель отправился в путь. По дороге ему попалось ещё семь каменных плит, каждая из которых требовала плату за проход. В конце концов, кристалл сциллитума в рефракторе рассыпался в пыль, и ему пришлось его заменить. С некоторой завистью горбун подумал об отце — не раз он видел, как Теургу требовалось лишь коснуться рукой холодной шершавой поверхности плиты, чтобы та открыла проход.

«Вот и оно».

Триксель с привычным трепетом вошёл в круглую комнату, в центре которой росла величественная сциллитумная друза. Она выходила прямо из пола и больше всего напоминала ель — основные кристаллы образовывали ствол, на котором расположилось десять ярусов кристаллов размером поменьше. Остроконечную верхушку венчал идеально правильный треугольный кристалл.

«Кора» друзы казалась полупрозрачным огранённым кварцем, который редко пульсировал мягким сиреневым светом. Триксель наклонился, насколько позволял горб, и осторожно коснулся одной из «ветвей». Ничего не произошло.

Вздохнув, горбун отступил назад, окидывая взглядом всю конструкцию. В летописи Канстеля говорилось, что её нашли в пещере, на месте которой и возвели первую крепость. Тогда, почти тысячу лет назад, она была на несколько пальцев ниже. Если предположить, что темпы роста не менялись вовсе, то древу было не меньше восемнадцати тысяч лет.

Первые хозяева этих мест не сразу узнали о её свойствах, но поняв, что к чему, всё равно не осмелились пускать в ход кирки и долота. Благо, тогда нашлись другие места «произрастания» странного сиреневого кристалла, и друзу оставили как красивую драгоценность, заключив во внушительную каменную оправу. Почти все, кто имел к этому причастность, не раскрывали рта, надеясь сохранить её существование в тайне. Даже стражники, охранявшие внешнюю плиту, не знали, что именно находится в этой комнате. Со временем посвящённых в тайну становилось всё меньше.

Триксель начал ходить кругами вокруг друзы, как часто делал в прошлом, пытаясь в очередной раз понять, что или кто её создало. Кристалл каким-то образом заменял божественную силу, не до конца, но всё же заменял. Он мог быть созданием Ориду, щедрым даром бога Земли. Мог быть странным минералом, результатом преобразования других руд под действием неведомого катализатора.

Сциллитум всегда был загадкой для любого учёного человека, будь он алхимик, геолог, археолог или мастер-камнетёс. Триксель интересовался им по вполне определённым причинам. От найденных ответов зависела судьба его эликсира, того самого, который он придумал ещё юношей. Теперь, когда жизнь отца настолько шатка, разгадка природы кристаллического древа стала ещё важнее. Когда закончится вся шумиха с коронацией, он полностью посвятит себя этому месту.

Перед тем, как уйти, горбун провёл руками по абсолютно гладкой, не холодной и не тёплой, полупрозрачной поверхности, и вновь ничего не почувствовал. Вздохнув, двинулся в обратный путь. Надо было проверить, в каком состоянии алхимическая лаборатория. И не дай бог там будет также грязно, как в покоях отца. Пыльные окна он простить мог, а вот колбы и перегонные устройства — нет.