Наталья Субботина - Клейменные одиночеством

И впервые этот долг не казался мне проклятьем.

В по-осеннему рано сгустившихся сумерках родовое гнездо великих владетелей предстало передо мной сплошной темной громадой, хмурой и неприветливой. Догорающий в небе закат не смягчал строгую мрачность древних камней, а лишь подчеркивал ее. Мнилось, впереди не человеческое обиталище, а монолитная скала, в холодной толще которой нет места жизни. Романтичное и нежное название замка — Зиал-Линарр, что на дораздельной [14] Дораздельная речь — речь до Разделения Материков — древний язык, на котором разговаривал народ, населявший некогда земли на севере и северо-востоке Гранзана, а также юго-западном побережье Большого Континента. речи значит «звездный цветок» — казалось неуместным и странным. Хотя я знал, почему именно оно пришло в голову зодчим.

— Смотрите, господин Грэн, — говорил седовласый Креяр, водя пальцем по плану древней твердыни, — это бастионы. Светлой краской начертаны, значит, высокие. А равелины — вот. Видите, они темнее — пониже. Это сделано нарочно, чтобы неприятеля, если ему удастся завладеть ими, было удобно осыпать стрелами. А главная башня цитадели — здесь, золотом писана, — самая высокая. Последний оплот…

Я, мальчишка шестнадцати весен, слушал с интересом и во все глаза смотрел на пергамент, расстеленный на массивном столе. Рисунок — назвать это чертежом язык не поворачивался — завораживал. Тонкие линии складывались в подобие звезды или снежинки, сотканной из разных оттенков синего — от почти черного по краям до бледно-бирюзового вокруг золотой сердцевины.

— По такому принципу на Большом Континенте теперь строят огромные крепости, целые города, — продолжал владетель. — Но придумали это устройство мои предки — больше двенадцати веков назад — для нашего малого замка.

«Ничего себе — малый замок! Наставник говорил, самый большой на Севере!» — подумал я, но промолчал, чтобы не прерывать интересный рассказ.

— Ни разу нога врага не топтала нашего двора. А пытались многие… В те времена это было обычным делом. Владетели постоянно воевали — за земли, сокровища, крестьян, прекрасных дам или просто по привычке, из-за давно забытых обид. Но вы, конечно, учили историю и все это знаете. Простите старика за болтливость. Мне нечем гордиться, кроме моих корней. Знаете, ведь именно в нашем роду появился первый великий владетель — мой тезка, Креяр Злоярый. Жестокий человек был, страшный, но воистину великий! Никто не мог противостоять ему. Всех, кто не склонился, он уничтожил. Креяр первый завоевал не только земли соседей-владетелей, но и их самих подчинил, сделался их господином. Правил железной рукой, но мудро. И судил справедливо, даже собственного сына казнил за… Впрочем, об этом не принято говорить в приличном обществе. За дело казнил. Но ведь родную кровь! С тех пор его и стали звать великим владетелем, а потом его наследника. Так появился новый титул. Тогда королей не было. Вернее — предки мои, по сути, и являлись королями этих земель.

— А что случилось потом?

— Потом? — Креяр грустно улыбнулся. — Потом была Война Континентов. Мы объединились с другими великими владетелями и Стражами Мира. И все пошло прахом.

— Почему? Мы же победили!

— Да, — с горечью сказал Креяр. — Вы победили.

Я тогда не понял его, но смутился и не стал расспрашивать. В словах великого владетеля мне послышался упрек.

Обогнув равелин и приблизившись ко рву, я направился на свет фонаря у ворот. Копыта Друга гулко застучали по заиндевевшему настилу узкого мостика. Он был такой же, как и семь весен назад: казалось, вот-вот обрушится. Креяр, гордившийся историей рода и трепетно хранивший всякое подтверждение его величия, помнится, собирался восстановить разрушенный подъемный мост «следующим летом». Но планам что-то помешало — вряд ли владетель просто передумал. Может, Аскел осуществит мечту отца? Как знать…

Ворота оказались заперты. Со стены меня то ли не увидели, то ли поленились окликнуть. А может, там и не было никого — снизу не разглядеть. Пришлось свеситься с седла, чтобы дотянуться до молотка, расположенного удобно для пешего. Слезать с нувара не хотелось: я слишком устал, чтобы стоя дожидаться привратника.

Однако скрип и шуршание из-за ворот послышались почти сразу.

— Кто там шумит на ночь глядя?

— Грэн Север. Одинокий.

— А я король Исталейн восьмой! — молодой, судя по голосу, парень, рассмеялся, довольный шуткой, но вновь посуровел: — Завтра приходи, спят все уже.

Тут он, скорее всего, соврал: так рано в замке не ложились.

— Я бы тоже не отказался.

— До утра отворять не велено! Иди в деревню просись. А хочешь — под воротами ночуй, мне дела нет.

— Ну что ж. Так и поступлю, — покладисто согласился я. И коварно предположил: — Может, даже умру здесь же… Холодает, знаешь ли, — действительно, дыхание на морозном воздухе вырывалось изо рта белыми облачками.

Что бывает с теми, кто находится рядом с Одиноким в момент его смерти, знали все. Привратник исключением не был и проигнорировать угрозу не смог. Однако узкое смотровое окошко, едва приоткрывшись, тут же со стуком захлопнулось.

— Врешь, проходимец!

Моего лица он, конечно, не увидел. Но чтобы сделать выводы, хватило рваной штанины и грязного легкоступа. Благородные люди — будь они урожденными аристократами или Одинокими — так не одеваются. Обычно.

После непродолжительного шороха наступила тишина. Стражник решил не морочить голову и вернулся в тепло? Я с проклятиями спешился и принялся колотить в ворота: да кто он такой, этот невежа, чтобы гнать меня?! Стук показался недостаточно громким. Я снова схватился за кольцо молотка, но парень уже вернулся.

— Что ж ты неугомонный такой?! — возмутился он. — Сейчас весь замок всполошишь. Сказано же: до утра не открою. Приказ у меня. На-ка вот, чтоб не околел, — из открывшегося окошка высунулся ком ткани.

Потянув за него, я вытащил потрепанный плащ с меховым подбоем — и рассмеялся, когда из свертка вывалилась краюха хлеба.

— В деревню ступай! Раз на трактир денег нет, к старухе Зарне постучись, во второй от дальнего конца дом. Она пустит, чужака не побоится. Красть у ней все равно нечего… а невинность сама бы отдала, да никто не берет, — он хмыкнул.

Малый оказался незлым. Пустить во двор неизвестного путника ему мешало служебное рвение, а вовсе не черствость. Однако захлопнуть окошко служака не забыл, свою клейменую рожу показать я не успел. Мелькнула мысль, не лучше ли и правда отправиться в деревню или заночевать в палатке у костерка, никого не тревожа. Помыться, опять же, не помешает, прежде чем к приличным людям в гости напрашиваться… Но тут послышались шаркающие шаги.