Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга1.

Побросав ценные вещи в сумку, я оделась потеплее, сунула деньги в карман и постучала к Аффе. Она приняла мой скарб и запихала под кровать. Лизбэт что-то читала за столом под лампой.

— Слушай, а если за замок дорого запросят? У меня сейчас негусто с финансами.

— Сбегай. За спрос денег не берут, — посоветовала девушка. — Не выгорит дело, тогда будем соображать по-другому.

Меня согрели ее слова, когда она сказала «будем».

— Аффа, а как перевести с новолатинского «нон диспи фунда» ?

— Сейчас, — задумалась она, возведя глаза к потолку. — М-м-м… дословно «не вижу дна».

— Спасибо. Я побежала.

Что и требовалось подтвердить.

Натянув поглубже шапку и умотавшись шарфом, я направилась через парк к дыре в ограде. Безветрие принесло пощипывающий морозец. Было одинаково холодно и днем, и ночью, и вечером. Когда я добежала до улицы с лавками, пальцы основательно пристыли — и в перчатках, и в сапогах. Подпрыгивая, забежала в ремонтную мастерскую. Темноволосый молодой человек за стойкой приветливо улыбнулся:

— Вы что-то хотели?

Я постукивала сапогом о сапог и шевелила пальцами, чтобы ноги быстрее отогрелись.

— Д-да. Посмотреть замки на дверь.

— Врезные, навесные?

— В-врезные.

Мастер указал на витринную полку.

— Мне можно и б-б/у.

— Б/у на заднем плане. Сам понимаете, стратегия продаж, — подмигнул молодой человек.

Я кивнула и принялась разглядывать замки. Хорошего, вернее, дешевого оказалось мало. Самый задрипанный и простенький стоил пятьдесят висоров, а остальные — и того больше. Увидев вытянувшееся лицо, мастер расстроился.

— Вам не понравилось?

— Наоборот. П-просто чудесно. Пожалуй, пойду, — повернулась я к двери, с ужасом представляя, как побегу обратно. Теперь Морковке грозила работа по ампутации всех моих конечностей из-за предстоящего глубокого обморожения.

— Постойте! — Молодой человек вышел из-за стойки. — Мы можем подобрать индивидуальный вариант, у нас действует система скидок и рассрочек.

Я встрепенулась:

— Каких рассрочек?

— Половина стоимости сейчас, остальное помесячно в три этапа.

Я сникла. В любом случае мне не подходили даже льготные условия. Но мастер не собирался отпускать, видимо, решив взять единственную посетительницу в осаду. Знал бы он, сколько наличности звенит в моих карманах, не стал бы рекламировать свои замки.

— Олег, — протянул молодой человек широкую ладонь.

Я стянула перчатку со здоровой руки.

— Э-эва, — пискнула, вложив озябшую лапку.

— Эва? — Глаза молодого человека расширились.

— Д-да, — испугалась я странной реакции.

— Марта! — крикнул он, повернув голову в сторону стойки. — К нам в гости зашла Эва!

Шторки в углу разошлись, и в проеме показалась невысокая пышная девушка — как ягодка смородинка: чернобровая, черноглазая, с пышной черной косой и румяными щечками. Вошедшая, приветливо и радушно улыбаясь, откинула перекладину и направилась ко мне.

Я в полной растерянности наблюдала за происходящим.

— Эва, очень рада вас видеть! — Незнакомка подхватила меня за локоть и потянула за стойку.

Мама! — завопил тоненький голосок. Это маньяки! Утащат, убьют и разделают на консервы!

Я тут же устыдилась своих мыслей. Хозяйка располагала к себе доброжелательностью, равно как и молодой человек.

— О-откуда вы меня знаете?

— Нам о вас много рассказали, — подмигнула Марта. — Тёма.

Тёма! Вот уж про кого не ожидала услышать. К тому же мы с ним встретились далеко от этого квартала, совершенно в другом месте.

— Может быть, я не та Эва, которая вам нужна? Вернее, не та Эва, о которой говорил Тёма. Вернее, Тёма не с той Эвой…

Тьфу, запуталась.

Марта улыбнулась:

— Ну, что мы стоим как неродные? Пойдем чайку попьем. — И настойчиво подтолкнула к стойке.

Мне стало неловко:

— Как-то неудобно, Я, наверное, пойду.

— Никаких «пойду»! — свела брови девушка. — Олег, скажи!

Молодой человек развел руками, мол, я-то здесь причем? Ясно, что из них двоих в доме руководила Марта. Почему-то, увидев их вместе, я сразу решила, что они близки, если не женаты.

— Безоговорочно! — насупилась девушка и повлекла меня за собой.

Пройдя по полутемному коридорчику, мы оказались в крошечной, но уютной кухоньке, размерами едва ли не в два раза меньшими, чем моя крохотулечная швабровка. Расчувствовавшись, я невольно хлюпнула носом, и чтобы отвлечься, начала разглядывать узорчатые вязаные рукавички-прихватки, расшитую грелку на чайнике в виде петушка, расписные дверцы шкафчика и розу, нарисованную на кусочке незанятой стены у стола.

— Олежек подарил на день рождения, — пояснила Марта, заметив интерес к пурпурному бутону с тугими лепестками.

Обстановка кухонного закутка дышала умиротворенностью и безмятежностью. На стенной рейке рядом с плитой висела кухонная мелочевка: венчик, ложки, пестики, толкушка, ситечки. Около небольшого столика, покрытого цветастой скатертью, теснились четыре табуретки с вязаными чехлами. Узкое окно кокетливо приоделось в нарядные занавески, из-за которых выглядывал пузатый горшочек с цветущей геранью. Словом, кухонька олицетворяла маленький комфортный мирок для двоих. На месте Марты я бы берегла уютную атмосферу и не пускала посторонних, могущих разрушить корявыми и грязными лапами хрупкое спокойствие. Девушка поняла меня и погладила по увечной руке.

— Садитесь. Отказ не принимается. Сегодня у нас пирожки с капустой. Будете?

— Буду, — кивнула я и вдруг снова шмыгнула носом, потом захлюпала чаще и чаще, пока не разрыдалась самым стыдобучим образом перед совершенно незнакомой девушкой.

Марта прижала меня к своей груди, и, гладя по голове, утешала какими-то словами, но я не вникала их смысл. Гораздо важнее было исторгнуть, выбросить из себя всё, что копилось и собиралось долгими днями и ночами: одиночество, непонимание, тоску. Слезы изливались со дна глубокого колодца, взбаламученные чужим счастьем и чужой любовью.

На кухню заглянул Олег, растерянно посмотрел Марту и исчез. Девушка не останавливала меня, давая выплакаться. Она протянула льняную салфетку, и я громко высморкалась. Что-то реву в последнее время, не переставая. Но, в отличие от истерики в институте, успокоение наступило быстро. Слезолитие походило на обычную медицинскую процедуру, принесшую облегчение.

— Вот и славно. Плакать полезно, — сказала Марта, поставив передо мной чашку, и налила душистого чая. — Я сразу поняла, что вам некому выплакаться.

Горячий фарфор грел ладони, вместе с которыми отогревалось и мое сердце. Девушка выставила на стол блюдо с румяными пирожками. Мы пили обжигающий чай, ели и беседовали.