Гордон Диксон - Святой дракон и Джордж. Никто, кроме человека

— Не знаю, — пожала плечами Энджи. — Но и остальных драконов я понимаю запросто. Возможно, все они говорят исключительно по-английски.

— Нет… Прислушайся к словам. К произносимым тобою звукам.

— Но я говорю на обычном, разговорном… — Энджи замолкла. Странное выражение появилось на ее лице. — Нет. Ты прав. Это не английский. Я произношу звуки, идентичные произносимым тобой. Думаю, что так. Скажи: «Думаю».

— Думаю.

— Да, — задумчиво проговорила Энджи. — Те же звуки. С той лишь разницей, что твой голос на четыре октавы ниже моего. Но мы оба говорим на местном диалекте. И люди, и драконы изъясняются на одном языке. Дико как-то…

— Дико — мягко сказано, — возразил Джим. — Невероятно, но как мы в одночасье выучили новый язык?

— Не знаю, — ответила Энджи. — Вероятно, такое возможно в случае субъективной переброски, в результате которой мы здесь и оказались. Если предположить, что в этом мире царят иные законы Вселенной, то возможен и единый универсальный язык. То есть, когда ты говоришь в этом проекционном мире, как я его называю, твои мысли автоматически перекладываются на единый язык, общепринятый и общепонятный…

— Не понимаю, — нахмурившись, подытожил Джим.

— Я тоже. Но это не имеет значения. Главное, что мы понимаем друг друга. А как тебя называл… другой дракон?

— Горбаш. Это имя его внучатого племянника, в чьем теле я как раз и нахожусь. А его самого зовут Смргол. Очевидно, ему лет двести, и у него большой личный авторитет среди драконов. Но не стоит отвлекаться. Я отошлю тебя назад, а это означает, что прежде всего тебя необходимо загипнотизировать.

— Ты сам заставил меня дать клятву, что я никому не позволю себя гипнотизировать.

Сейчас — экстренный случай. Подготовимся к сеансу. Подойди к камню.

И он указал на одиноко лежащий камень, который достигал в высоту талии Энджи. Она подошла к валуну.

— А теперь, — сказал Джим, — положи руку на поверхность, как на стол. Вот так. Сконцентрируйся, представляй или воображай, что ты в лаборатории Генсслера. Твоя рука теряет вес. Она медленно поднимается, поднимается…

— Зачем тебе гипнотизировать меня?

— Энджи, сосредоточься, пожалуйста. Рука становится невесомой. Она поднимается… Она невесомая и все поднимается… поднимается… Рука все невесомей и поднимается все выше…

— Нет, — решительно произнесла Энджи, убрав руку с камня. — Я отказываюсь от гипноза, пока ты не объяснишь, что происходит. Что случится, когда ты меня загипнотизируешь?

— Когда ты полностью сконцентрируешься на возвращении в лабораторию Генсслера, то сразу же окажешься там.

— А что будет с тобой?

— Мое тело осталось в лаборатории, и когда мне надоест торчать в этом мире, я возвращусь назад автоматически.

— Такое возможно при условии, что ты бестелесный дух. Уверен ли ты, что запросто покинешь постороннее тело — например, тело дракона?

— Ну… — замялся Джим, — безусловно, да!

— Безусловно, нет! — воскликнула Энджи. Она выглядела разочарованной. — Это моя вина.

— Вина? В чем? Разумеется, нет. Если кого и винить, так только Генсслера!

— Нет, — заспорила Энджи. — Только меня.

— Я же говорю тебе, нет! Может быть, это и не вина Генсслера. Я допускаю возможность поломки оборудования, следствием которого стало твое перемещение, мне же было суждено зависнуть в теле Горбаша.

— Оборудование было в полном порядке, — настаивала Энджи. — Лоренс, как всегда, очертя голову мчался вперед, не задумываясь над негативными последствиями эксперимента. Поэтому я считаю виновной именно себя. Я знала, что он опрометчивый фанатик, но не признавалась тебе в этом потому, что дополнительный приработок был как нельзя более кстати, а твою реакцию предугадать несложно…

— Несложно? — мрачно переспросил Джим. Ну, предугадай.

— Ты бы раздражался, суетился, волновался, что произойдет непоправимое — и был бы абсолютно прав. Генсслер словно ребенок с яркой заводной машинкой; он играет со своим оборудованием и плевать хочет на последствия. Но все разрешилось…

Все превосходно разрешилось, — облегченно вздохнул Джим. — А теперь — положи руку на камень и расслабься!

— Я не об этом! — заспорила Энджи. — Без тебя я никуда не вернусь.

— Но мое возвращение автоматически вызывается желанием присутствия.

— Попробуй. А тогда поговорим…

Джим предпринял попытку…

Он закрыл глаза и сказал самому себе, что не желает находиться нигде, кроме своего собственного тела. Открыв глаза, он увидел Энджи, хитро наблюдавшую за ним. Над девушкой нависали все те же каменные стены пещеры…

— Убедился? — спросила Энджи.

Джиму показалось, что она заранее знала, чем закончится его попытка.

— Как я могу переместиться в другое место, пока ты остаешься здесь? — спросил Джим. — Вернись обратно, не подвергай свою жизнь опасности и спокойно дожидайся меня дома.

— Бросить тебя здесь? Не зная, вернешься ты или нет? Великий Генсслер не имеет представления о том, каким образом забросил нас сюда. Повторно вернуть меня в этот мир он не сумеет. Я отказываюсь.

— Хорошо! Тогда скажи, что нам делать?

— Думаю, — задумчиво отозвалась Энджи.

— О чем?

— Волшебник, о котором говорил дракон. Волшебник, с которым ты должен начать переговоры обо мне! — Энджи удивленно смотрела на Джима.

— А, вспомнил, — кивнул Джим.

— Как ты, должно быть, понял, Джорджами драконы называют здешних людей. Но те обо мне никогда не слышали. Если волшебник сообщит им о пленнице, они первым делом бросятся выяснять, кто именно пропал. А когда поймут, что никто из своих не пропал, то встает законный вопрос: зачем начинать переговоры с драконами? Или — зачем идти на уступки твоему прадядюшке ради спасения неизвестного человека?

— Энджи, — объяснил Джим. — Он мне не родственник. Он прадядюшка тела, в котором я нахожусь.

— Неважно. Важно другое: если джорджи узнают, что я не принадлежу к их народу, они не будут заинтересованы спасать меня. Итак, когда ты отправишься к волшебнику?

— Обожди! Кто сказал, что я брошу тебя здесь?

— Никто не сказал! Но ты прекрасно знаешь — как, впрочем, и я — что иначе нам не выкрутиться, — ответила Энджи. — Что шансов на спасение не остается. Только волшебник способен помочь нам вернуться домой. Попытайся научить его гипнозу. Пусть он загипнотизирует нас одновременно, чтобы мы попытались вернуться. Не знаю, но, мне кажется, он — единственная наша надежда. Неужели мы откажемся от нее?

Джим открыл было рот, чтобы оспорить это положение, но затем, не проронив ни слова, закрыл. Как обычно, ловким приемом словесного дзюдо Энджи положила его на обе лопатки.

— Но вдруг волшебник не захочет помогать? — слабо запротестовал Джим. — С какой стати он станет помогать нам?