Александр Григорьев - Ветер перемен[СИ]

— Думай образами.

— Нахер… — возмутился Родион, — какие еще образы?

— Не-е. — протянул голос, копируя Родю, — если туп, так точно как дерево…

— Че-е…

— Образы, а не образы…

— Проще не можешь…

— Куда уж проще. Если на камень смотришь, то и думаешь — камень. Плоский или там черный — думаешь. А ты попробуй, как нибудь, вспомни движение морской волны, или чистую гладь лесного озера, речки быстрой и дно, дно разглядывай: камни, рыбки, песок. Просто скользи взглядом. Это ведь можешь?

— Смотреть могу.

— Вот и смотри, только анализом не занимайся. Вот и остановишь свой диалог.

Собеседник, до сего мига прятавшийся в тумане, одним стремительным движением шагнул вперед… и как–то разом оказался перед Родионом.

— Это же…

Перед ним стоял он же сам. Те же волосы — черные, тот же нос — прямой… Уши торчком, плечи скромно дополняли атлетическую фигуру…

— А я себе нравлюсь…

— А я себе нравлюсь…

— Это я говорил.

— Это я говорил. — Принялся дразниться внутренний голос.

Родя испугался. Одно дело когда голос шутит или ругается, другое, когда вот так, копирует. В такие мгновения, легко можно расстаться с последними мозгами — очнулся и все, полный идиот.

— Пошел нах… — выкрикнул Родя, и представил себе Нюрку…

Стриптизерша выгодно отличалась и от речки и от всякого иного образа, который старательно предлагал советчик. От одного взгляда на ее ягодицы, талию и личико сбивалось дыхание.

Останавливался и внутренний диалог. Нет! Замирал на долгие минуты. Мечты? Вот–вот для чего вы мечты… — осенило тогда Родю. Вы остановили диалог. Вы заставили думать иначе, светом и тенью, цветами и звуками, запахами и чувствами. Пусть же всегда эти образы будут такими же яркими и жопастыми, как Нюрка — валькирия блин блондинистая…

— Вот такой вот рассказ, — проговорил Родион.

— Интересный конечно подход, нетрадиционный, — хмыкнул Варлам, — получается твой дух, это твой же внутренний голос…

Родя подмигнул.

— Наверно, хотя зря ты про традиционность, — пожал он плечами, — хотя я и не задумывался особенно. Откуда что берется?

Варлам нахмурился.

— Все мы ищем, собираем знания — вырываем из жадных лап аристократии жалкие крохи, а в твоей башке их столько… — разочарованно произнес Варлам, — и все лишнее…

— Ты это брось. — Свел брови Родя, — я вообще–то не просто так пью… и не абы с кем… а с тобой…

— Ты из какой–то дыры Род! Где так живут? — завистливо прошептал Варлам, — тратишь деньги, направо и налево. У тебя уже и медяка–то наверно не осталось…

— А вот тут–то ты ошибаешься, дружок, — сыто отрыгнул Родион, и позвенел неизвестно откуда взявшимся кошельком… — я Русский…

— Откуда…

— Птичка принесла… — хмыкнул совершенно пьяно Родя, — Варламка, ты–то фильмы про шпионов не смотрел, и наверняка не знаешь, о том как пить правильно, а я, а я — и Родя ударил себя кулаком в грудь, — Да это — целая наука: как пить, закусывать, за бабами… опять же…

И оба сделали вид, что Земное происхождение Родиона осталось тайной.

Варлам так и не нашел в себе сил спросить Родю, а Родион… Просто советы старших он уважал, да и не хотелось втравливать Варлама в неприятности. Как оно еще обернется? Так и расстались хорошими приятелями. Варлам на следующий же день ушел в море на имперской галере. Там оказалось вакантным место первого помощника капитана. А так как корабль имперский и, по словам капитана вскоре ожидалась война с Кихтанами, то Варлам вполне реально мог отхватить бонусы по окончании службы.

Что же до Родика, то его планы были прозаичны. Набрать наемников, все равно каких. Хоть бомжей местных. Промыть им мозги, превратив из заурядных людей, нечто похожее на монстров из американских телеужасов. И при наличии такого прикрытия, штурмом взять вражескую цитадель, освободив Олега и Татарина.

«Русские своих не бросают!», — улыбнулся печально Родя, провожая взглядом имперскую галеру.

«Что же здесь произошло?» — Думал Брос, хмуря брови.

Густые брови сдвигались, взгляд то туманился, то вновь вспыхивал словно лесной пожар, возвращая на лицо трактирщика маску жестокости и порока. Брос уже не первую минуту рассматривал Гиту. Здесь же стояли и сыновья трактирщика, похожие словно две капли воды; жирные, насупившиеся.

Бабища лежала на топчане, стонами своими, разгоняя злых и добрых духов. От стонов временами переходивших в причитания, становилось тошно даже видавшему виды Бросу, а сей достопочтимый трактирщик, гадостей в жизни повидал.

— Он меня пинал, — сквозь слезы лепетала баба, — пинал меня и мерзко ухмылялся. Как ты мог, Брос?

— Что мог? — Встрепенувшись, переспросил Брос потеплевшим на секунду голосом.

Гита смолкла. Почуяв задним местом в этом неожиданно проснувшемся человеколюбии некий подвох; закрыв глаза, баба съежилась.

— Ты мне говорил, что они связанными лежат, — укоряющее прошептала Гита, — говорил, никакой опасности от них не ждешь. Только выгода.

— Твое–то дело какое? — Зло рявкнул Брос. — Тебе сестрица еще повезло…

Гита от неожиданности даже глаза приоткрыла.

— Если бы они не отделали тебя так, то это сделал бы я сам, — плюнув ей в лицо, прорычал трактирщик, разом проясняя ситуацию.

Сходство между ними просматривалось даже невзирая на разбитую рожу Гиты. Даже заплывшие гематомой веки не смогли скрыть от людей маленькие злые глазки. Точно как у Броса. Да и фигуры — заплывшие салом, придавали обоим сходство со свиньями. Только Брос кроме жира имел еще пудовые кулаки да характер не только мерзкий, но и лютый.

После недолгих препирательств с Бросом и жалоб на бессердечие младшего братишки, Гита нашла в себе силы пролить свет на события случившиеся ночью. И за какие такие заслуги перед обществом пострадала незаслуженно. Оказалось что Гита пала жертвой домогательств со стороны плененных людей. Спустившись в подвал за продуктами, вином и просто посмотреть… она сразу догадалась, что пленники затевают что–то темное.

— Я оглянулась, и как гаркну, — сжав кулаки, выдохнула баба, — они в разные стороны. Да только споткнулась я, и кубарем повалилась. Тут они на меня набросились…

— Ты ври да не завирайся, — хмыкнул один из сыновей трактирщика, — думаешь мы не знаем о том, как ты над пленниками глумишься… Совсем тебя течка замучила?

— Я же не вру, — смутилась Гита, — я за правду… Корзина с собой была, он надругался, — плакала Гита, — они оба надо мной надругались…

Помолчав и оценив реакцию Броса и сыновей, Гита только и смогла что добавить.

— И не по разу…

На что услышала громкий оскорбительный смех. Брос и сам не смог сдержаться, вытер невольно выступившие слезы рукавом рубахи…