. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

Он, правда, не сразу догадался, что в бою рядом со слугой Мубаррада находиться было безопаснее всего.

"Я чувствую себя паразитом, -- грустно думал Басир, глядя на спину Острона, который о чем-то негромко переговаривался с Сунгаем, -- я, никчемный калека, все время пристраиваюсь к действительно сильным и великим людям. К Острону, к Халику. И теперь я волей судьбы оказался точно за спиной самого Одаренного. Умру ли я?.. В любом случае, если от меня будет хоть какой-то толк, я закрою его спину собственным телом".

Рядом с Басиром стоял кучерявый маарри, потерявший свой мауд в пылу драки. Темные глаза странно помутнели, глядя в никуда. В его голове все еще звучали ужасные слова, которые он услышал там, в городе, и хотя Ниаматулла знал уже, что это был обман , слова никак не исчезали.

Сунгай сидел на корточках под укрытием нависающей скалы; там нашлось сухое место, на котором он разложил обрывок относительно светлой ткани и сосредоточенно писал прямо пальцем, выдавливая на него кровь из тонкого надреза на предплечье.

-- Мрачнее не придумаешь, -- буркнула стоявшая рядом Лейла. Острон и Сунгай ничего не ответили ей. Это была их идея; необходимо было предупредить Ангур о том, что войско стражей Эль Хайрана разбито. Птица могла бы долететь до города куда раньше, чем доедет самый быстрый всадник, но птица не умела говорить; Острон предложил написать весть на обрывке чьего-нибудь бурнуса. Поскольку чернил у них, разумеется, не было, Сунгай осторожно рассек кожу на предплечье кинжалом.

Пока он выводил закорючки, долженствовавшие сообщить о поражении, на небе появились крошечные черные точки. Они летели со всех сторон и понемногу становились крупнее. Первой из них оказалась Хамсин, плюхнувшаяся на голову Сунгая с протяжным уханьем. Сунгай какое-то время слушал ее неслышимый рассказ, потом поднял взгляд на Острона.

-- Множество отрядов рассыпалось по пустыне, некоторые точно так же вынуждены были остановиться из-за раненых. При виде птиц люди начинали махать руками, они предполагают, что это мои разведчики. Что предпримем, Острон?

-- Необходимо отступать к реке, -- хмуро отозвался тот. -- Думаю, это все понимают. Привяжи к лапе Хамсин простой кусок ткани, пусть она облетит всех, кого найдет; так люди будут знать, что по крайней мере ты жив.

Сунгай кивнул и принялся привязывать еще один обрывок на лапу совы. Поднял руку; птица взлетела и быстро скрылась в пасмурном небе. Вторая опустилась на ее место, и к ее лапе он привязал обрывок ткани с надписью. Еще две небольших птички летали вокруг Сунгая; он поднял голову и сообщил:

-- Они говорят, что из города выходят люди.

-- Значит, одержимые будут нас преследовать, -- кивнул Острон, оглянулся на свой маленький отряд. -- Пора идти.

Их было около сорока, усталые грязные люди с мрачными лицами, но у каждого из них была лошадь, и Острон знал, что за них волноваться особо не стоит. Страшно лишь подумать о том, как будут отступать пешие воины, которых в войске было большинство.

О том, что где-то среди них должна быть Сафир, он старался не вспоминать. И о том, что ее может не оказаться среди выживших.

Они оседлали коней и поначалу медленно, осторожно сошли с каменной площадки, давшей им кратковременный приют. Сунгай и Острон ехали впереди всех; джейфар хорошо ориентировался на местности и первым пустил своего коня рысью. Лошадь Острона почти не отставала от него; сам нари смотрел вперед с отрешенностью на лице. Путь им предстоял непростой, и опять у них не было ни еды, ни воды с собой, а еще постоянная тревога за других людей, оказавшихся в грязной, только после весеннего ливня пустыне, с преследующими их одержимыми за спиной.

Острон сосредоточенно думал, не до конца уверенный, что ему стоит предпринять. Джейфар время от времени косился на него, но ничего не говорил; Сунгай первым заприметил стаю птиц, летевшую с юга.

-- Соглядатаи, -- сказал он, оглядываясь. Острон как раз успел обернуться, чтобы увидеть, как другая стая, более пестрая и разношерстная, набросилась на темное облачко.

-- Сунгай, -- окликнул Острон, -- пусть они оставят хотя бы одного.

-- Зачем?..

-- Надо.

Соглядатаи темного бога, больше всего похожие на ворон, дрались отчаянно, и несколько птичек поменьше рухнуло на грязную землю. Но среди птиц, подчинявшихся воле Сунгая, были крупные сильные хищники, и вскоре темное облачко истаяло, а одна из птиц ринулась к отряду людей, неся что-то в когтях.

-- Ты можешь поговорить с этим ? -- спросил Острон, когда она приблизилась. Сунгай поморщился.

-- Могу. Что я должен сказать?

-- Что Одаренные Мубаррада и Сирхана -- здесь, -- был ответ. -- Пусть все одержимые знают об этом.

-- ...Ты с ума сошел.

-- Но если они кинутся в погоню за нами, остальные люди будут вне опасности.

-- Нас всего сорок.

-- Ты Одаренный или нет, Сунгай, -- глаза Острона сверкнули.

Джейфар вздохнул. Говорил он или нет, понять было бы сложно, -- его речь, обращенная к животным, была неслышна людям, -- но потом орел, державший в своих когтях пойманную птицу, выпустил пленницу, и ворона с сиплым уханьем понеслась прочь.

-- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Острон, -- пробормотал Сунгай.

***

Новый ливень застал их в каменистой долине, и они не остановились, продолжали упорно ехать вперед, натянув плотные бурнусы на головы. В чем-то это было к лучшему; никто из них не боялся умереть от жажды за время пути.

Умереть от палаша в спине -- другое дело. Многие часто оглядывались. Еще до ливня одна из пичуг принесла весть о том, что целая орда одержимых устремилась в том же направлении, что и крошечный отряд во главе с двумя Одаренными.

-- Если они нас настигнут, мы умрем, -- тихо сказал тогда Ниаматулла Хансе, ехавшему рядом. Марбуд пожал плечами.

-- Острон наверняка рассчитывает, что перед этим мы положим как можно больше врагов.

-- Он сошел с ума.

-- ...Нет, не думаю, -- возразил Ханса, приподнимаясь в стременах и выглядывая ссутулившуюся фигуру нари впереди. -- Просто он пытается взять на свои плечи всю ту ответственность, что лежала на плечах Халика.

Улла лишь поежился и снова оглянулся.

В густой завесе ливня ничего не было видно; это не заставило людей оглядываться реже, скорее наоборот. То, что человек не может увидеть, вызывает у него наибольший страх. Только Сунгай и Острон во главе отряда ехали, не оборачиваясь, угрюмо глядя лишь вперед.

Лишь вперед; Острон смотрел, не отводя глаз, как мерно разворачивается каменистая пустыня под ногами лошадей. Идти вперед и не оглядываться: это было легче всего. Не думать о том, кого ты оставляешь позади: возможно, их уже никогда не вернуть. Не думать о том, кого ты потерял навсегда: живые должны жить и нести свое бремя, пока не пробьет и их час.