Коллин Хоук - Воссозданный (ЛП)

Богиня взглянула на меня.

- О чем ты?

- Думаю, вы можете взвесить его сердце с помощью скарабея сердца, что он дал мне. Если такое возможно, конечно.

Боги вдохнули, и я подозревала, что совершила страшную ошибку. Они какое-то время молчали, а я посмотрела на Астена и Ахмоса, их спины были прямыми, они не осмелились смотреть на меня.

Заговорила Маат:

- Никто мне такого не предлагал. Пойми, что скарабей сердца считается личной вещью, выражением признания. Ты предлагаешь то, что никогда не делали. Я не знаю, смогу ли я взвесить, не повредит ли это вашей связи. Предупрежу, что если я смогу его взвесить, ты будешь ответственна за все, что я найду.

- Ты понимаешь, что это значит, Лили? – предупредил Анубис, тревога тенью залегла под его глазами. – Ты заплатишь цену за деяния Амона, но не только за его смертную жизнь, а и за все существование, даже за время в преисподней.

- Понимаю. Я не боюсь того, что вы найдете в сердце Амона.

- Дело не только в тебе, Лили, - добавил, хмурясь, Астен. – Тиа тоже заплатит.

«Тиа?» – прошептала я мысленно, прижав ладонь к груди, где ровно билось мое сердце.

«Если ты веришь, что так правильно, я с тобой», - ответила Тиа.

«Уверена?».

«Если ты уверена, то и я уверена. Я не боюсь грядущего, - сказала она. – У нас одно тело, мы едины перед лицом неизвестного. Я с тобой».

«Хорошо», - сказала я, сердце сжималось от эмоций из-за доверия, проявленного Тией. Я была так благодарна, что преодолеваю это не одна.

- Мы отдадим скарабея на суд, - сообщила я, отцепляя брошь от плеча и протягивая ее.

- Раз сейчас мы уже лучше ладим, может, избежим худшего? – скромно спросила Нефтида.

- О, надеюсь, - сказала Маат, явно взбодрившаяся, получив свой приз. Пока она возилась с Весами Правосудия, Нефтида встала с трона и провела рукой по широкой дуге слева направо. И комната замерцала. Темный камень засверкал белизной и золотом, факелы превратились в сияющие подсвечники, озаренные мягким светом свечей. Они висели и над головой. В каждом углу длинного зала появились впечатляющие статуи четырех богов с наборами из храмов в нишах за ними. Музыка звучала и дальше, хотя музыканты исчезли, высокие вазы заполнились длинными белыми перьями с золотом. Они напомнили мне Исиду.

- Это вашей жены? – спросила я Осириса, указав на перья.

Он печально улыбнулся.

- Единственное напоминание о ней в долгие периоды разлуки.

- Она не может быть здесь с вами? – спросила я.

- Закон… - начал он, но пожал плечами, улыбнулся и повернулся к Маат.

- Порой закон мешает, да? – сказала я.

Осирис издал смешок.

- Да. Мешает, - он закрыл рот рукой на последнем слове, словно никогда его не говорил. Он посмотрел на меня. – Это очень смело. То, что ты делаешь. Мы все так думаем.

- Явно не все, - прошептала я и указала на богиню с весами.

- Она обычно не такая строгая, - объяснил он. – Она винит себя в деяниях Сетха.

- Почему?

- Она отделяет хаос от порядка. Когда хаоса становится много, она это чувствует, что этому виной ее слабость. После пленения Сетха она решила еще строже придерживаться закона, надеясь, что такое не повторится. Маат тяжело пережила потерю бабушки и дедушки. И она справилась с ней, пытаясь найти гармонию космоса. Она забыла, что цель закона, защиты и правосудия чаще всего важнее самого закона. Милосердие питает равновесие. К сожалению, она пренебрегает этим аспектом многие века. Потому она держит Нефтиду при себе. Она – голос милосердия, чтобы уравновешивать строгую и правильную Маат.

Осирис улыбнулся и продолжил, обведя рукой зал.

- Потому это место часто называют Залом двух правд.

- Правосудие и милосердие? – спросила я, чувствуя свою силу определять правду.

- Верно.

- Мы готовы, - сказала Маат. – Осирис, уверен, что будешь за нее?

- Да, - ответил он.

- Хорошо. Да начнем же.

Маат положила скарабея на стойку рядом с большими весами, приблизилась к золотому ящику на пьедестале, которого там не было до того, как Нефтида изменила зал. Из ящика Маат вытащила предмет.

- Это Перо правосудия, - сказала она. – Оно весит так мало, что неощутимо. Когда в сердце нет зла, его не отягощают печаль или вина. Тогда весы будут в равновесии, и человек может оставить сердце себе и уйти в рай. Такие сердца очень редки. Когда душа отмечена ошибками, но выразила печаль, компенсировала ошибки, научилась на опыте, то ее сердце делается добрее, весы меняются лишь немного, и человека тоже отправляют в рай. Такие сердца встречаются чаще всего.

- А если человек злой? – спросила я, облизнув губы.

- Сердце злодея тяжелое. Вес зависит от глубины преступлений. Порой такого человека можно спасти, - я кивнула, вспомнив рабочих-шабти в поле. – Но чаще всего, - продолжила она, - таким сердцам нет места здесь, и вместе с хозяином оно отправляется в преисподнюю, место пыток и страданий, где они и умирают во второй, последний раз. Если их энергия не достается Пожирательнице, она возвращается в Воды Хаоса.

Маат полюбовалась пером, подняв его, а потом осторожно опустила на весы. Перо отличалось от перьев Исиды. Казалось, что оно сделано из стекла.

- Это бриллиант, - сказал Осирис, словно читал мои мысли.

Блестящее перышко напоминало кристалл, на нем словно сверкали капли воды. Теперь я видела, что каждый лучик его сделан из тонкого бриллианта, на каждом разветвлении блестела бриллиантовая капля. Когда она подняла скарабея, я на миг запаниковала и мысленно скрестила пальцы, надеясь, что случившееся дальше не ранит Амона, что я правильно поступила.

- Начнем, - сказала Маат. Глядя прямо на меня, она снова спросила. – Какое ваше состояние?

Я прикусила губу, размышляя над правильным ответом и собираясь сказать: человек или сфинкс, но ответил Осирис:

- Их сердца лишены вины. Они свободны от грехов.

- Вы проявляли жестокость?

В этот раз Осирис отступил и кивнул, чтобы я отвечала.

- Только когда нападали на меня.

- И чтобы поесть, - добавила Тиа.

- Я уничтожил невинных зверей, убивших моего учителя, - сказал Осирис. – Я наказал тех, кто ранил моих подчиненных, но я никогда не проявлял жестокость.

Я посмотрела на Осириса, хмурясь в смятении. Он словно был в трансе.

Думая над его словами, я поняла, что он говорит не за себя. Осирис говорил за Амона.

Маат кивнула, удовлетворенная нашими ответами, и я заметила, что сердце чуть опустилось.

- Вы когда-то забирали то, что не принадлежало вам?

- Нет, - уверенно ответила Тиа.

Дальше был Осирис:

- Забрал в детстве кораблик Ахмоса. Завидовал, что его сделан лучше, что он плывет быстрее моего. Я утопил его в Ниле и не сказал ему, хотя он плакал.

Я посмотрела на Ахмоса, а он был удивлен, но это выражение сменилось прощением.