Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]

— Люди постоянно спрашивали меня об этом, — пробормотал он. — Не могли бы вы сами рассказать?

Мгновением позже он ответил сам себе: «Конечно нет. Что они знают о проказе?» Затем до его сознания дошла причина, вызвавшая вопрос Морэма. Лорд хотел, чтобы он говорил, хотел слышать его голос и распознать в нем правду или ложь. Слух Морэма мог уловить честность или фальшь ответа.

Кавинант вспомнил послание Фаула и отвернулся в целях самозащиты.

— Нет… я приберегу это для Совета. Одного раза для таких вещей достаточно. Мой язык рассыпется в песок, когда ему придется говорить это дважды.

Морэм кивнул, словно подтвердил, что понял. Но почти немедленно спросил:

— Так значит обезображенная луна объясняется вашим посланием?

Кавинант инстинктивно посмотрел в проем балконной двери.

Там, извилисто плывя над горизонтом, подобно чумному кораблю, светилась кровавым светом луна. Ее отблеск делал равнины похожими на воплощение фантазии. Он не мог сдержать дрожь в голосе, отвечая:

— Он пускает пыль в глаза. Просто показывает нам, на что способен.

Однако в глубине души он кричал: «Черт побери! Фаул! Духи были беззащитны! А что я сделал для этих уничтоженных созданий?»

— Ах, — вздохнул Морэм, — так бывает в плохие времена. — Он шагнул в сторону от стула и закрыл вход на балкон деревянной шторкой. — Боевая Стража насчитывает менее двух тысяч воинов. В Страже Крови их всего лишь пять сотен — ничтожное количество для выполнения какой-либо задачи, кроме защиты Ревлстона. А Лордов всего лишь пять. Из них двое старики, на исходе своих сил, и никто не овладел более, чем ничтожной частью Первой заповеди Кевина. Мы сейчас слабее, чем любой из Друзей Земли во все времена существования Страны. Вместе мы едва способны лишь на то, чтобы заставить колючую траву расти лишь на Кураш Пленетор.

Нас было больше, — пояснил он, вновь сев на стул.

— Но в последнее поколение почти все лучшие в Лосраате избрали Ритуал Освобождения. Я первый должен пройти испытание в течение пятнадцать лет. Увы, сердцем я чувствую, что теперь нам понадобятся другие силы.

Он сжал в кулаке посох так, что побелели костяшки пальцев, и на мгновение его глаза отразили нескрываемое чувство отчаяния.

Кавинант резко сказал:

— Тогда предупредите своих друзей, чтобы они были готовы к худшему. То, что я скажу, вряд ли вам понравится.

Но Морэм постепенно успокаивался, словно не слышал предупреждения Кавинанта. Разжав руку, державшую посох, он вновь положил его себе на колени. Потом он мягко улыбнулся.

— Томас Кавинант, у меня есть определенные причины допускать, что вы не враг. У вас, я вижу, есть посох Лиллианрилл и нож Радхамаэрль. Да, и посох познал борьбу с сильным врагом. Кроме того, я уже разговаривал с Соленым Сердцем Преследующим Море. Другие вам доверяли. Я не думаю, что вы добрались бы сюда, если бы вам не оказывали доверие.

— Черт побери! — взорвался Кавинант. — Вы все переворачиваете с ног на голову! — Он бросал взгляд, словно камни, в собственное искаженное отражение. — Меня вынудили прийти сюда. Это была не моя идея. С того момента, когда все это началось, у меня не было другого выбора. — Он прикоснулся рукой к груди, чтобы напомнить себе о том выборе, который у него все же был.

— Не по своей воле, — мягко констатировал Морэм.

— Значит, не зря вас называют Неверующим. Впрочем, оставим это. Совет выслушает вас завтра.

Так. Боюсь, что сумел ответить далеко не на все ваши вопросы. Но наступило время Вечерен. Вы не составите мне компанию? Если хотите, можем продолжить беседу по дороге.

Кавинант сразу согласился. Несмотря на усталость, он с радостью ухватился за возможность действовать, держать разум все время занятым.

Раздражение, вызванное вопросами к нему, было немногим лучше тяжести вопросов, которые ему хотелось задать относительно белого золота. Чтобы избежать своей сложной уязвимости, он встал и сказал:

— Идемте.

Лорд поклонился и вышел из комнаты в коридор. Кавинант последовал за ним. Здесь он увидел Баннора. Тот стоял, прислонившись к стене возле двери, флегматично скрестив руки на груди. Но когда Морэм и Кавинант вышли в коридор, он присоединился к ним. Повинуясь внезапному импульсу, Кавинант пересек ему путь. Его взгляд встретился со взглядом Баннора, и, прикоснувшись к груди Стража Крови негнущимися пальцами, он сказал:

— Я тоже тебе не доверяю.

Затем в злобном удовлетворении он снова повернулся к Лорду.

Морэм подождал, пока Баннор зашел в комнату Кавинанта, чтобы взять там один из факелов. Затем Страж Крови занял позицию на шаг позади левого плеча Кавинанта, и Лорд Морэм повел их вдоль коридора. Вскоре Кавинант вновь утратил ориентацию; запутанные коридоры башни сбивали его с толку не хуже лабиринта. Но вскоре они дошли до зала, который, казалось, замыкался глухой каменной стеной. Морэм прикоснулся к камню концом посоха, и стена ушла вбок, открыв проход на галерею, протянувшуюся над внутренним двором между башней и главной Колыбелью и выходившую к внешнему углу с контрфорсами.

— Нет, — пробормотал он, — забудьте, я просто побуду здесь…

Краска стыда залила Томасу лицо, и холодный ручеек пота скатился вдоль спины.

— Я плохо переношу высоту.

Лорд мгновение с любопытством рассматривал его, но принуждать не стал.

— Хорошо, — сказал он просто. — Мы пойдем другим путем.

Обливаясь потом, теперь уже наполовину от облегчения, Кавинант последовал за Морэмом, который прошел часть прежнего пути, а потом сложными переходами вывел их к одной из дверей в основании башни. Там они перешли двор.

Затем Кавинант впервые оказался в главной части Ревлстона.

Вокруг него Колыбель была ярко освещена факелами и гравием. Стены здесь были достаточно высоки и широки даже для Гиганта, и их размеры словно контрастировали с витками башни. В присутствии такого количества резного, величественного и властного гранита, такой тяжести нависающих над головой гор и обилия огней Кавинант остро ощутил свое невежество и собственную хрупкую недолговечность. Снова он почувствовал, что создатели Ревлстона превзошли его.

Но Морэм и Баннор не казались ему ничтожными. Лорд шел вперед так, словно эти залы были естественным окружением, словно его смертная плоть расцветала и служила этому великолепию. А непроницаемость и твердость Баннора, казалось, еще увеличилась, словно внутри у него было нечто, почти равнозначное нерушимости Ревлстона. Среди них Кавинант чувствовал себя нереальным, лишенным какой-либо важной действительности.

Сквозь зубы он непроизвольно издал рычание, и плечи его сгорбились, когда эти мысли стали душить. Мрачным усилием он заставил себя сконцентрироваться на окружающих внешних деталях.