Танит Ли - Повелитель гроз. Анакир. Белая змея

Как бы то ни было, он считал, что его бывшая подружка сможет быть счастливее, чем бледноволосая девушка, сестра Джарреда, которую обвенчали с Ральднором перед алтарем Ашкар-Анакир. Она была похожа на женщину, которая полюбила безоглядно и навсегда, но так и не добилась взаимности. Ральднор был ласков с ней, вне всякого сомнения, но это была безличная, механическая вежливость. И всего через месяц он покинул ее, скорее всего, не собираясь возвратиться никогда. А жаль, ибо на нее стоило бы взглянуть попристальнее, на Сульвиан Ваткрианскую.

Во сне Яннул видел свою ферму в Ланне. Холмы, укрытые пушистыми сугробами, искристые сосульки, щетинящиеся с крыш. Его мать, с нетерпением ожидающую очередного ребенка, в каковом состоянии, она, похоже, пребывала беспрерывно; сестренок, поющих и болтающих за прялкой или выхаживающих полумертвых от холода птиц, упавших у их двери. Троих большеглазых девчушек, во вторую оттепель выпускающих с ладоней своих крылатых питомцев. Белоснежных птиц, взмывающих в небо без единого слова благодарности, белоснежных птиц, превращающихся на фоне синего неба в черных.

Яннулу, мирно спящему на своей узкой койке, снился дом. Духи дворца не тревожили его.

Над городом светильником из слепящего льда горела снежная луна. Часовые расхаживали вдоль стен гарнизона, ежась и бормоча себе под нос ругательства.

— Слышал этот звук? — спросил один другого.

— Какой еще звук? Я слышу только, как мои обледеневшие кишки друг о друга стучат.

Но он тоже ощущал напряжение воздуха, скорее не звук, а вибрацию, глухой гул под их ногами, звон безмолвной арфы.

Где-то, разорвав тишину, завыл волк.

Часовой ухмыльнулся.

— Помнишь того старика с ручной волчицей, ну, которую еще Ганлик прикончил своим копьем? Повезло этому Ганлику, из ее шкуры, должно быть, вышло славное одеяло.

— Я слышал, Ганлик захворал, — отозвался другой.

Они разошлись в разные стороны. Луна запуталась в вате облаков.

А Амреку в Саре снилась Астарис на спине у гигантского белого скакуна. Ее волосы кровавой волной растеклись по плечам, а лицо было золотой маской.

Снег пылал на ветру. Ветер полыхал снегом.

Когда снегопад прекратился, Равнины в своей девственной белизне распростерлись под выдохшимся пурпурным небом.

Отряд солдат черным шнурком вился по ослепительно белой земле. Свою задачу — сбор провианта для гарнизона — они костерили на все лады. Наспех сколоченные загоны, когда-то полные отнятого за летние месяцы у обитателей Равнин скота, стремительно пустели по мере того, как длилась оккупация. Вот уже выпал снег, а Амрек все еще прохлаждался в Саре, а второй Затяжной Снег уже был не за горами. Ходили слухи, что им, возможно, даже придется зазимовать здесь, в этой вшивой вонючей дыре.

Капитан гаркал сердитые приказы, потирая руки одна о другую. Промерзший до костей, он думал о женщине, которую оставил в Дорфаре, о мерзавке, которая — он был в этом совершенно уверен — найдет себе развлечения на время его отсутствия и у которой теперь будут все холодные месяцы, чтобы подцепить какую-нибудь дрянь, которой она, разумеется, по возвращении непременно наградит и его. Вдобавок они встретили на пути одну ферму и одну деревушку, каждая из которых оказалась совершенно пустой.

Вторая деревня показалась через два часа после полудня, когда небо уже начало безотрадно темнеть.

Ворота стояли нараспашку. Они въехали внутрь, двинувшись по широкой улице. Солдаты разбежались веером, копьями открывая двери и вглядываясь в мускусную тьму конюшен и амбаров. Не было видно ни единого животного, ни единого человека. Ставни на окнах скрипели и хлопали.

Копыта скакунов размесили дорогу в грязь, качающиеся жаровни плевались розовой слизью.

Внезапно между домами промелькнула темная тень с горящими глазами. С хриплыми криками люди ощерились на нее частоколом копий.

— Волк!

Но существо исчезло, точно призрак.

— Едем дальше! — рявкнул капитан.

Они никого не заметили и не нашли на белом снегу никаких следов.

Следующая деревушка, уже третья, оказалась ближе — всего-то в миле.

На дороге валялись разбитые тарелки, чуть припорошенные снегом. Навстречу им поднялась тяжелая волна тишины. Они быстро обыскали всю деревню, но так ничего и не нашли. Один раз послышался скрип колеса прялки, но оказалось, что им играл ветер.

— Они сбежали, — буркнул капитан. — Куда?

На этот раз некоторые солдаты разбежались по сторонам, решив взглянуть, нельзя ли здесь чем-нибудь поживиться — люди, которые убегали в столь явной спешке, не могли не оставить никаких ценностей. Но они не нашли ни единого железного колечка. В мрачном здании храма не осталось ни одной золотой чешуйки.

Покинув брошенную деревеньку, они принялись до боли в глазах вглядываться в бескрайнюю белизну Равнин, выискивая хоть какое-то движение.

С неба сочилось сумеречное сияние.

Далеко-далеко, у самого горизонта капитан заметил на темном зеркале земли какой-то силуэт, который мог бы быть двумя мужчинами на зеебах, а мог — лишь игрой обманчивых сумерек. Снова повалил снег.

Капитан чихнул и шмыгнул носом. Он приказал своей колонне возвращаться обратно в брошенную деревню и разбивать лагерь, не обещавший ни тепла, ни удобного ночлега.

На краю обрыва два светловолосых человека неподвижно сидели на своих зеебах, глядя на дорфарианцев, протрусивших обратно за частокол. Вскоре над покинутой деревенькой начали подниматься розовато-лиловые дымки.

Снег не тревожил их. Оба провели детство на Равнинах, а потом переселились в разрушенный город. Чтобы заработать себе на кусок хлеба, они нанялись в слуги к Дакану Оммосцу. Они были привычны к лютому холоду и постоянному недоеданию, как и к еще сотне всевозможных лишений.

Они переглянулись, переговариваясь без слов. Потом развернули своих скакунов.

Оммосец считал, что они заняты работой, собирая золото для несуществующего купца из Зарависса вместе с Яннулом Ланнцем. Поэтому он снабдил их пропуском, который позволял им покинуть город и свободно передвигаться по Равнинам. В их седельных сумках болтались крошечная бесценная статуэтка и пригоршня драгоценных камней — в доказательство их предполагаемых трудов. Но сейчас они выполняли совершенно иное задание.

Когда-то старая женщина уронила в темную воду одну-единственную сияющую мысль. От этой капли по черной стоячей воде города разошлась золотистая рябь. Лишь горожане знали, что значила для них эта золотая мысль, но она в своей безупречности могла быть полностью передана другим. В каждой деревушке, на каждой ферме два гонца передавали их обитателям свое видение, видение Ральднора, неизмененное, все столь же совершенное, посредством незамутненного эфира мысленной речи, передавали его, точно искру от факела к факелу, пока всю поверхность равнин не охватил пожар. Перемены там, где они происходили — а вскоре они должны были произойти повсюду — были ошеломляющими. Спящая змея, свернувшаяся кольцами в сознании желтоволосых людей, всегда присутствовавшая там, но ни разу до этого не пробуждавшаяся, очнулась от своего сна, как это было предсказано. Выступ улегся в углубление, паз совпал с пазом, и головоломка судьбы внезапно сложилась, превратившись в единое целое.