Танит Ли - Повелитель гроз. Анакир. Белая змея

Позже, сидя у дымящего костра в зябкой ночи, Зарос писал письмо Хелиде, которой даже в голову не могло бы прийти, что он способен на нечто подобное.

«Ох, клянусь богами, любовь моя, до чего же он изменился. Полагаю, чего-то в таком роде следовало ожидать, но только не этого. Я испытывал к этому человеку сентиментальные чувства, как ты знаешь. Но я с тем же успехом мог бы пожать руку иконы. Нет, он обращался со мной как нельзя лучше, когда я вполне удовольствовался бы неприветливым ворчанием, поскольку, как ты знаешь, я совершенно не из тех, кому по вкусу солдатская жизнь. Но он абсолютно не такой, каким я его помню. Можешь ожидать меня обратно в любой день, хотя я постараюсь добить это дурацкое дело, если получится. В тот самый миг, когда я пишу это письмо, этот чертов зееб, которого я спер у твоего дядюшки, уже сожрал половину моей еды. Я пообещал ему, что съем его самого, если мы когда-нибудь доберемся до Дорфара».

В Корамвисе Амрек и пальцем не шевельнул. До них дошли слухи о пожаре и о кровавой бойне на западе — Саардосе, разоренном светловолосыми пиратами. Но все же это был всего лишь слух, подобный множеству диких россказней, которые в изобилии рождались из уст перепуганных Висов.

И снова в Зарависс поскакал гонец, вернувшийся обратно кружным путем из страха перед войском короля Равнин.

Ответ Тханна Рашека был, как обычно, учтивым, но на этот раз таил в себе острый шип.

«Еще раз заявляю о том, что у меня нет войска, способного противостоять армии Народа Равнин. Хотя и неизменно пекущийся о чести Дорфара, я всего лишь старик. Можно ли меня обвинять в том, что мои города капитулировали в ужасе перед дикими степняками, когда даже собственные солдаты вашего Величества были вынуждены бежать?»

— Он просит войны, и он ее получит! — процедил Амрек.

Совет хранил молчание. Степняки тоже просили войны, но Амрек почему-то не сделал ни единого шага, чтобы разделаться с ними.

— Повелитель Гроз, разве можно оставлять всю защиту на оммосцев? Необходимо послать солдат…

— Так позаботьтесь об этом, — проскрежетал Амрек. Его глаза постоянно возвращались к письму, которое он все это время держал в руках. Он поднял его, показав им малиновый воск с оттиском дракона с женской головой, символа Зарависса.

— Анак, — прошипел он.

Совет все так же молчал. Глаза у всех бегали.

— Анак! — завизжал Амрек. — Он осмеливается изображать на своей печати змеиную богиню! — Он выскочил из кресла, ткнув в направлении шестерых личных телохранителей, плечом к плечу стоявших у него за спиной. — Заравийца… Найдите мне в Корамвисе какого-нибудь заравийца и приведите его сюда.

Два закутанных в красные плащи солдата с непроницаемыми лицами вышли.

Они отыскали в бедном квартале какого-то заравийского портного. Его жена бежала за ними, причитая и умоляя их, всю дорогу, пока они волокли бедолагу по узким переулкам до широких белых улиц, а потом мимо обсидиановых драконов Аллеи Рарнаммона. Избранники Амрека ухмылялись, а прохожие откровенно смеялись, ибо заравийцев, которые должны были прижечь гнойную язву восстания народа Равнин, но не справились с этим, в городе не жаловали.

Драконы втащили испуганно лепечущего портного в Зал Совета и поставили его перед Амреком.

Амрек вытащил из-за чьего-то пояса кинжал и распорол ветхую рубаху портного.

— Твой хозяин, Рашек, вонючий Лис с заравийской помойки, послал мне один подарок, который ты Отнесешь ему обратно.

Он ударил ножом. Хлынула кровь. Портной дико закричал и не прекращал кричать, пока Амрек вырезал на его спине схематичное изображение восьмирукой женщины со змеиным хвостом.

Наконец, дрожа, Амрек уронил нож на плиты пола. Заравиец потерял сознание.

— Уберите эту падаль. Отправьте его в Абиссу, живым или мертвым.

Тишина, стоявшая в зале, казалась такой густой, что была почти осязаемой. Старое лицо Главы Матона было серым и морщинистым. От вида крови ему стало дурно.

Катаос, не двигаясь, сидел в полумраке.

Больше не было никаких сомнений в том, что Амрек совершенно безумен.

В Оммосе свирепствовал мор.

Он пришел вместе с летней жарой. Люди мучились болью в животе, потом чернели и умирали. Из целого гарнизона в тысячу дорфарианцев, расквартированного в Хетта-Паре, которому пришлось хуже всего, осталось в живых всего двести, да и те в большинстве своем еле держались на ногах.

Желтоволосые степняки к тому времени уже взяли Уткат, где батальон оммосских солдат, сражавшихся с ними на оршской равнине, непостижимым образом обратился в паническое бегство. В конце концов сошлись на том, что виной всему губительное действие недуга и некоторые тупые предрассудки. Своих желтоволосых кукол оммосцы жечь перестали. Некоторые, как утверждали нерешительные слухи, вместо этого жгли восковые изображения Амрека. Все поголовно степняки были колдунами, заключившими сделку с адом и его порождениями — с баналиками, анкирами и демонами.

В конце концов новости дошли даже до Оммоса. Саардос действительно был разорен, а элисаарский король убит в Шао беловолосыми берсерками, в бою впадавшими в неистовство и, похоже, совершенно неуязвимыми. Элисаар по меньшей мере не мог больше снабдить Амрека войсками для его ожидаемого наступления, хотя Закорис и прислал щедрый верноподданический дар в три тысячи человек — с радостью и презрением. Они не боялись пиратов. Ханассор, недосягаемый в сердце своей скалы, смеялся над морским сбродом, кем бы они ни были. Пускай сотрут с лица земли Элисаар и двигаются дальше. Но все же, кто они были такие? Оммосцы знали это. Они были дьяволами, вызванными из Вод Эарла колдуном, который поразил их мором.

Армия короля Равнин добралась до Гапарра и приготовилась к осаде. Примечательно было то, что, несмотря на эпидемию, свирепствовавшую в осажденном городе, ни один человек из армии Ральднора, будь он вис или степняк, не заразился.

В тягучей жаркой синеве ночи стрекотали сверчки, шелестя хрупкими крылышками.

На склоне у стен осажденного Гопарра лежал желтоволосый мужчина. Время от времени он вздрагивал, не просыпаясь. Сверчки тревожили его сон.

К нему пришло ее лицо, ее забытое лицо. Оно было белым, совершенно белым, и прозрачным, точно кристалл. Оно висело в воздухе, будто маска.

— Аниси, — пробормотал он.

Никого не было в достаточной близости к нему, чтобы услышать его лихорадочный шепот или проникнуть в его спящий разум. Он всегда очень тщательно заботился о том, чтобы спать в одиночестве.

Далеко вверху небо распорола фиолетовая молния.

Рас резко проснулся, точно от толчка. Пробуждение каждый раз становилось для него мучением, ибо наяву он знал, что она мертва, а он — жив. Наяву он забывал ее лицо, помня лишь смутный образ.