Джен Коруна - Год багульника. Осенняя луна

Это было на исходе весны. Они второй день пробирались по лесу — лучники Лагда совсем недавно видели здесь забредшего виверна с детенышем. Моав захотела посмотреть на дракона, и безотказный Кравой, как всегда, вызвался ее сопровождать.

Несмотря на то что они продвигались почти бесшумно, осторожный зверь, похоже, чуял их и отступал все глубже в лес, оберегая малыша. Весь день солнечный эльф и маленькая веллара безуспешно прочесывали заросли в надежде найти хоть какие-то следы пребывания этой пары, но все тщетно. К вечеру они смертельно устали; разведя костер и наспех поужинав, они улеглись у догорающего костра на теплый плащ Кравоя, не в силах пошевелиться от усталости, и тут же заснули.

К утру похолодало — майская ночь еще не совсем сбросила стылое дыхание зимы. Дрожа от предрассветной прохлады, юная эльфа во сне зябко куталась в свой край плаща. В попытке согреться она прижалась к теплому боку Кравоя; тот вздрогнул и открыл глаза… Он с сонным удивлением смотрел на лежащую рядом Моав — разбуженная резким движением, она тоже не спала. Взгляды их встретились, окатив друг друга волной изумления. Сколько раз во время таких вылазок они спали под одним плащом, согревая друг друга — теперь же молодой краантль словно впервые смотрел в прозрачные синие глаза эллари, и сердце его все еще бешено колотилось от ее прикосновения. Новый, неведомый ему взгляд женщины, неожиданно проснувшейся в маленькой эльфе, бесконечно смущал Кравоя, очаровывал, манил, пробуждая чувства, которым он даже не мог придумать названия.

«Любишь ли?» — спрашивал этот синий взгляд, «Люблю, люблю!» — страстно отвечали темные глаза солнечного эльфа. Сколько лет потом преследовал Кравоя этот говорящий взор, сколько раз готовы были сорваться с уст несказанные слова! Но тогда… Повернувшись к Моав, он коснулся пальцами еще по-детски пухлых губ, нерешительно пощупал упавшую на лицо белую прядь, затем положил руку на затылок эльфы, погрузив концы пальцев в мягкие волосы — и как он раньше не замечал этого сладкого пьянящего запаха! Тонкое девичье тело доверчиво потянулось к нему, мягкие губы раскрылись для поцелуя. Горячая рука Кравоя скользнула под холодный шелк сорочки, осторожно легла на тонкую спину, он привстал на локте и прижался к маленькой велларе, готовый разрушить последнюю преграду, разделяющую их. Навеки привязать ее к себе, только к себе, заточить в свою любовь, как в крепость…

Их лица были совсем близко — всего один вздох, один удар сердца еще разделял их губы. Но сердце Кравоя замерло в нерешительности — чистота юной эльфы, закованной в свою невинность, как в стальную броню, останавливала его, подобно невидимой стене. Его рука застыла на спине Моав — затаив дыхание, он не смел более коснуться ее тела, ставшего вдруг священным и неприступным. Молящие глаза эльфы горели, требуя его нежности, несбывшиеся поцелуи таяли на приоткрытых губах, но Кравой чувствовал, что время ее любви еще не наступило. Знал, что пройдет еще несколько зим, прежде чем сердце маленькой эллари окончательно раскроется для кейны, а тело — для жарких мужских ласк… Он отнял руку и тихо лег рядом с ней, рассматривая эту новую Моав, тайную и страстную, замкнутую в своем целомудрии до назначенного часа, и лежал так до самого рассвета, а она смотрела на него…

Тогда Кравой и представить себе не мог, что не его губы сорвут первые стоны расцветшего тела Моав, чужие руки сомнут ее в объятьях, чужое сердце камнем упадет на ее нежную грудь! И вот теперь невидимая стена снова стояла между ним и его любовью, но это была не чарующая невинность девичьего тела, а чья-то нахальная тень, отобравшая сердце его Йонсаволь, заставившая Кравоя замолчать. И он молчал, всеми силами пытаясь скрыть, что не послушался мудрого совета Лагда, что любит ее по-прежнему! Ее, чужую кейнару, запретную и недосягаемую, а оттого еще более желанную…

Скоро дрова догорели, солнечный эльф отвернулся от того места, где недавно пылал костер, и заснул. В эту ночь ему ничего не снилось.

Когда Моав открыла глаза, Кравой был полностью одет и собран. Он стоял возле кострища, сложив руки на груди, весь его вид красноречиво говорил о хорошем настроении и прекрасном самочувствии.

— Ну что, в обратный путь? — вопросил он вместо привычного «доброе утро». — Шорох, наверное, там уже совсем меня заждался!

Однако веллара не разделяла его благих намерений. Она села на плаще, скуластое личико стало серьезным и сосредоточенным.

— Придется ему подождать еще немного.

Кравой бросил на нее удивленный взгляд. Она возмутилась:

— Мы не можем так это оставить! Что с того, что Седна нам отказала, должен быть еще какой-то способ добраться до Нар-Исталя!

Жрец солнца страдальчески вздохнул — похоже, их общение с морем было еще не закончено.

— У меня есть план, — заговорщицки подмигнула Моав.

Он вздохнул еще раз.

— И в чем же он состоит?

— Увидишь. Для начала нам надо добраться до бухты Иголки — слышал о ней?

— Не слышал и, честно говоря, не жалею об этом, — пробурчал Кравой — все, что касалось моря, холода и темноты по-прежнему было ему не по душе.

Моав посмотрела на него со снисхождением, с каким смотрят на капризного ребенка.

— Это место, где вылупливаются маленькие навы — ну детеныши, понимаешь?

Кравой описал рукой в воздухе неопределенную фигуру.

— В общих чертах, да — они вылупливаются, потом растут, вроде как головастики, плавают себе, потом…

— Да гур с ними, с головастиками! — досадливо воскликнула Моав.

Рука краантль застыла, не закончив жеста, он удивленно воззрился на подругу — он еще никогда в жизни не слышал, чтобы та ругалась! Моав смутилась и поспешно уточнила:

— Я хотела сказать, нам неважно, как они вылупливаются — важно, что они выбрали для этого именно это место! Представь себе, все навы, как один, плывут туда, чтобы завести потомство! Ты только подумай, что будет, если с этой бухтой что-нибудь случится!

— Что с ней случится? — недоуменно спросил Кравой.

— Ну, мало ли что… Предположим, она вдруг станет непригодна для роста икры, и все детеныши окажутся под угрозой.

— Ужас какой! Бедные детеныши!

— Бедные. А вот теперь подумай — наверняка хоть кто-то из их родителей хоть краем уха слышал о том, где спрятана Полночная Молния.

— Ну и что? — осторожно спросил краантль.

— Ну и то, что они могут нам это рассказать.

На лице Кравоя отразился испуг, смешанный с недоверием.

— Ты что, хочешь убить маленьких детенышей?!

— Да никого я не буду убивать, — отмахнулась Моав. — Просто пригрожу и все.

Солнечный эльф смотрел на нее все с тем же выражением ужаса на лице — он и представить себе не мог, что в этой красивой головке могут рождаться такие жестокие мысли. Моав, похоже, поняла его недоумение.