Елена Баукина - Ласточки улетают осенью (СИ)

— Что-что это самое? — свела брови волшебница.

Тюремщик поперхнулся и выпрямился перед ней:

— Да ничего, пошутил я.

— Будешь с маркизом шутить, понял?!

— Понял, но ведь вы не расскажете ему, госпожа?! — виновато улыбнулся Громила.

Мэг ничего не ответила, с презрением посмотрела на стража, открывшего ей двери, зашла в камеру к Горознаю вместе с Эолит. Эльфийская девочка несла в руках чуть подрагивающую свечу и жалась к хозяйке. Дверь за ними тут же закрыли.

Полуэльф спрыгнул с лавки, гремя ножными кандалами, поставил кружку с водой на лавку, откинул с головы одело. Взгляд его сразу остановился на большеглазой девочке со свечой в руках.

— Добрый день, с кем имею честь беседовать? — обратился он с лёгким поклоном к хозяйке Эолит.

Мэг Лори вздрогнула: она не ошиблась, перед ней действительно стоял друг детства.

— Лягушонок… — вырвалось у неё из уст само собой.

Алхимик напряг зрение и слух:

— О, Сцина, пресветлая, Мэг, Мэг Лори! — полуэльф, похоже, забыл о тяжёлых цепях, осторожности, всех бедах и бросился навстречу девушке.

Мэг Лори в одно мгновение оказалась в его тёплых и крепких объятьях. Почувствовала дыхание Леоноля у своего уха и обжигающее приятное прикосновение его пальцев. Что-то похожее она чувствовала от прикосновения эльфийской девочки Эолит. Правда, если прикосновение Эолит доставляло ей страдание, то прикосновения мэтра Горозная приносили целую палитру ощущений: горечь, боль, радость, страх, горькое отчаянье…

— Что с тобой сделали? — вдруг спросил он, крепко сжимая её плечи. — Ты совсем холодная, словно…

— Мёртвая… — завершила чародейка его мысль.

— Согрею тебя, согрею, — Леоноль принялся растирать пальцы Мэг Лори между своих ладоней. — Мэгги, я не надеялся увидеться с тобой. Ты помнишь моё обещание всегда оставаться твоим другом?

— Нет, ты обещал это той другой Мэгги. Той бедной глупой девчонке!

— Вспомни, как мы жили в Леосе, катались с холма на санках, как лепили снеговиков. Разве ты могла такое забыть? Это я, твой друг Лягушонок!

Мэг закрыла глаза, воспоминая прошлое. Но она ощущала, что эти воспоминания как будто совсем не её. Они проносились призрачными картинами и пропадали во мраке.

— Разве, это я была?

— Ты, конечно…

Мэгги высвободилась из объятий Горозная и отошла подальше от него.

— У тебя есть вода и одеяло? — заметила она. — Ты неплохо устроился для узника, Лягушонок.

Горознай заулыбался в ответ. Мэгги взяла свечу у Эолит и поднесла к его лицу, желая рассмотреть получше. Перед ней стоял высокий молодой человек, с тёмными и блестящими, как ягоды черники, глазами. Мальчишка-полуэльф вырос из гадкого Лягушонка в красивого юношу Леоноля с мягкими чертами лица…

— Да это ребята принесли. Всё же добрых людей больше, чем злых. Война — не повод быть нелюдями. Я дал им много полезных советов. И даже спел пару песен. Они заботятся обо мне, приносят воду и даже кормят вполне сносно. Можно сказать, твой Лягушонок вполне счастлив.

— Ты гадко поёшь Лео, — вдруг попыталась улыбнуться в ответ на подобную чушь Мэг. Она прикоснулась к его чёрным волнистым волосам длиной ниже плеч, ощутила острую боль в сердце. Её губы стали неметь. Чародейка сморщилась и сделала тяжёлый вздох.

— Мэгги, что с тобой? — перепугался алхимик и схватил её за руку. — Скажи, что у тебя болит?

— Это Сангиум, мэтр, — сказала эльфийская девочка, всё это время стоявшая за спиной хозяйки и наблюдавшая за ними. — Он убивает её, мэтр. Убивает понемногу. Спасите её, пожалуйста!

— Как, такое случилось? Кто это сделал с тобой, Мэг? — перепугался Леоноль.

Мэгги зло рассмеялась в ответ переменившись в лице отстранилась.

— Ты счастлив, здесь, Лео? Добрые люди говоришь…

Эолит подбежала к Горознаю и вцепилась в его мятую сырую робу:

— Не слушайте её. Она любит вас, любит больше всех. Больше всех!

Мэгги больно схватила Эолит за руку и дёрнула. Девчонка вскрикнула. Мишель силой отобрал девочку у Мэгги, спрятал за своей спиной. Эолит прижалась к нему, обхватила за талию руками, вся задрожала.

— Это ребёнок, Мэгги!

Мэг вдруг вспомнила о белокурой дочери графа. С какой гордостью, сочувствием, восхищением говорила она о своём учителе.

— Эолит моя служанка, Леоноль. Моя собственность, вещь. Я могу делать с ней всё что захочу, — глаза Мэгги сверкнули в темноте синими огоньками. — И с той, белобрысой дочкой графа Эдварда, тоже.

Горознай сжал кулаки и напряг скулы.

— Ах-ох, что я вижу, эта девица чем-то зацепила тебя, Лео? Ты все такой же сентиментальный дурачок. Очень хорошо. Не смотри на меня так, Лео. Не делай кислую мину. Пошли, Эолит, живо!

Девочка отпустила Горозная и последовала за хозяйкой.

— Стой, Эолит, я не позволю ей тебя истязать! — твёрдо сказал алхимик.

Мэгги снова засмеялась на него:

— Хочешь, чтобы ребёнок гнил с тобой в этой дыре? Очень разумно, мэтр, как твоё прозвище, а? Кажется, «Горознай»? «Недоумок» тебе больше подходит! Пошли, Эолит.

— Не стоит обо мне переживать, мэтр. Ей без меня очень плохо, — шепнула эльфийка мастеру.

— Постой, девочка, не ходи с ней… — бессильно попросил Леоноль эльфийское дитя.

— Эолит… — прикрикнула Мэг. — Не болтай лишнего! Не зли меня, деточка.

На двери в камеру приоткрылось смотровое окошечко. И оттуда показался пористый и красный нос тюремщика.

— Выпусти нас! Пленнику еды без дозволения не давать! Понял?

Горознай бросился вслед за волшебницей. Громила и Вонючка заломали ему руки.

— Стой, стой, Мэгги, опомнись! Что ты делаешь?! — кричал полуэльф, вырываясь и гремя оковами. Стражи с трудом затолкали его обратно в камеру.

— Остановись!

Мэгги старалась не оглядываться на Леоноля, боль сжимала её небьющееся сердце. Она торопилась уйти из темницы. Вернее, сбежать. Эолит шла рядом, вытирала слезы рукавом платья. На лестнице, у входа в темницу, Мэгги резко остановилась, вцепилась в плачущую девочку и обняла:

— Поплачь за меня, Эолит, — шепнула она ей на ухо. — Освободи мою боль!

Садрин хваталась за ошейник и упиралась.

— А ну, иди-ко, буде упиратися, потащу прямиком по земле, — предупредила грубая баба, приставленная следить за Сандрин день и ночь.

Возможно, эта самая баба недавно разбойничала на большой дороге. Правда сама она утверждала, что служила камеристкой у покойной супруги маркиза Харта. От неё пахло, вернее, воняло далеко не духами. Звали её под стать внешнему виду — Шавка Дори.

Баба снова рванула за поводок, пристёгнутый к тиросскому ошейнику Сандрин. Поводок надзирательница подобрала длинный и достаточно крепкий. Такими поводками пользовались псари графа Кордейн, пристёгивая к ним волкодавов. Ласточка на своей шее почувствовала, что в силах её надзирательница недостатка не испытывала. Шавка Дори то и дело укорачивала поводок, наматывая на мозолистую ладонь и резко дёргая.