Юрий Соколов - Путь в Обитель Бога

— Стара песенка, — прервал меня Генка. — Без сопливых скользко.

— Кто бы вякал тут на счёт соплей!.. Да ты хоть раз видел «кукурузник» сельхозавиации, заходящий на город яйцеголовых под прикрытием целой стаи «Грачей» и Су-27?

— Представь себе, видел! Причём в более зрелом возрасте, чем некоторые малолетки! Но тотальное разрушение флорополисов с использованием гербицидов следует признать одним из наиболее варварских способов ведения войны.

— А почему никто не применяет уничтожители растительности против гидр? — поинтересовался Тотигай.

Я повернулся к нему, не желая доказывать Ждану, что цивилизованных методов войны не существует.

— Раньше применяли частенько, пока машины ездили. А теперь… Ты вот станешь таскать на себе распылитель с канистрой, которая…

— Да почему именно я?.. — ощетинился Тотигай. — Я не вьючное животное! И вообще не животное!

Чувствуя, что мы можем болтать ещё долго, пытаясь себя приободрить, я первым вошёл в пролом. Остальные последовали за мной, и лишь Коу замешкалась. Я вернулся и взял её за руку.

— Пошли, девочка, не бойся. Злые бяки, жившие здесь, передохли задолго до твоего рождения.

Мощная внешняя оболочка стены скрывала пустотелые внутренности, похожие на потроха заброшенной многоэтажки. Сразу за стеной возвышались какие-то сооружения — неровные, шишковатые, с корнями-контрфорсами у оснований, и провалившиеся купола.

Мы шли по древней чужой дороге, похожей на застывшую реку из гудрона. Она давно умерла, потрескалась и покрылась трупными пятнами разрушающих её лишаёв. Медленно темнело, и стоявший вокруг живой, и в то же время неживой лес, в котором не было ни птиц, ни животных, ни насекомых, нагонял тоску и неясный страх. Там и сям над деревьями высились сторожевые башни, в которых ещё что-то функционировало, что-то посылало отдельные обрывочные сигналы, что-то чуяло чужаков и пыталось отдать приказ давно вымершему персоналу этого невиданного приусадебного хозяйства разобраться, остановить, схватить, нейтрализовать. Но слабые неразборчивые команды уже никто не слышал. От крабообразных тварей на коротких ногах, размером с танк, остались одни замшелые панцири. От всякой мелочи не сохранилось и того. В зарослях иногда угадывались скелеты неведомых животных-биороботов, оплетённые вьюнком и вросшие в землю, с окаменевшими сухожилиями и невероятно твёрдыми костями. Один из них был расчищен от растительности, — наверное, умниками, — и мы устроились на ночёвку прямо перед массивным угловатым черепом, глядящим в сторону дороги пустыми глазницами.

Утром, через час после рассвета, мы вышли к внутренней стене. Она была выше внешней и лучше сохранилась. Пустое пространство перед ней так и не заросло целиком — это за две тысячи лет! — и я подумал, что здесь наверняка есть что-то такое под землёй, что мешает полностью освоить полосу отчуждения даже родным городским культурам. Или дело в самой стене?

Пройдя ворота, похожие на открытую пасть дракона, мы наконец попали непосредственно в город. Некоторые здания выглядели как кукурузные початки, выраставшие прямо из земли на высоту тридцать — сорок метров. По достижении зрелости такие дома становились кораблями, но ни один из тех, что мы видели сейчас, так никогда и не поднялся со своего ложа. Обычные здания напоминали кактусы, их было гораздо больше. Они выбрасывали во все стороны отростки, иногда соединяясь друг с другом, щетинились шипами антенн, теснились вокруг кораблей и непонятного назначения стометровых шпилей с колючими шарами на концах, дряхлели, разрушались, обваливались, засыпая сохранившиеся участки дорог пылью, трухой и обломками.

— Не знаешь, почему яйцеголовые ушли отсюда? — спросил я Орекса.

— Нет, — ответил он. — Этот город никогда не был взят. Они просто ушли. Такое часто случалось и случается. Ибогалы вымирают — когда их становится слишком мало, они переселяются в другие города. Или земля под городом истощается, и им приходится искать новое место. В Нинаксе есть всего три поселения, откуда мы их изгнали.

— Три? Я слышал о двух.

— Третье совсем небольшое, там внутренняя стена выросла едва на десять метров, а внешняя только поднялась над землёй. К счастью, яйцеголовые не умеют строить быстро. Тот город мы взяли легко.

— Наши считают, что здесь была столица края, — вмешался Генка. — Представляешь, как это выглядело, когда всё ещё росло? Такой серости не было. Дома выбрасывали цветы до пяти метров в диаметре! Лилия Геагама тоже цвела, и её тычинки…

— Знаю, я видел живые города.

— Преимущественно через бомбовый прицел, наверное, — сказал Генка, обиженный, что его перебили. — Впрочем, нет, — добавил он ехидно, — в пору больших войн с ибогалами ты был ещё маленький. И куда тебе в военную авиацию…

— Естественно, я слишком туп для этого, — ответил я. — Но твои коллеги из яйцеголовых однажды пригласили меня на обряд скармливания умников Лилии Геагаме. Знаешь, её мутит от необходимости переваривать всякую парашу, но долг есть долг. Происходит всё так: умнику втыкают длинные иголки в нервные центры, чтобы он никуда не убежал и, самое главное, прекратил чесать языком. Затем его погружают по шею в жидкость, которая скапливается в чашечке Лилии, и он сидит там две недели, пока кости не станут гибкими, а мясо не превратится в студень. Потом берут голову, которая свободно отделяется от тела, и вышвыривают на помойку — информация, в ней содержавшаяся, уже находится в распоряжении Геагамы… Интереснейший способ допроса, правда?

— Хватит! — заорал Генка, краснея пятнами.

— Ты находишь? А я-то сдуру обрадовался возможности описать некоторые биотехногенные чудеса, которые мечтают воплотить в жизнь Ибн-Хаттаб вкупе с Феликсом. И они правы. Нам есть чему поучиться у старших братьев, выведших свою цивилизацию на высший уровень развития!

— Хватит, говорю! Я рад, что тебе тогда удалось сбежать, но там остались мои друзья! И каждый из них был в тысячу раз более достоин звания человека, чем ты!..

Мы продолжали переругиваться, когда ступили на центральную площадь, посреди которой возвышался скелет той самой Лилии Геагамы, похожий на фонтан «Каменный цветок», выполненный из арматуры и старого задубевшего тряпья. Слов нет, бывший живой компьютер города яйцеголовых и в нынешнем плачевном состоянии производил впечатление — хотя бы своими размерами. Его корни тянулись под всем городом, переплетаясь с корнями зданий. И дома, и будущие корабли были автономны, однако куда лучше росли и развивались именно в контакте с Лилией. Строительство любого населённого пункта у яйцеголовых, будь то столица или маленький посёлок, начиналось с её посадки. Только при создании своих крепостей вне городов после Проникновения они изменили обычаю. Лилии растут долго, а времени у ибогалов не было.