Светлана Середа - Эртан (дилогия)

Первая мысль, всё ещё нечёткая и отрешённая, пришла в виде импульса: «Надо что-то сделать.» Преодолевая головокружение, я поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела к месту схватки.

Вереск безуспешно пытался выбраться из-под мёртвого тела. Не особо размышляя над своими действиями, я ухватила волка за задние лапы, с трудом приподняла на пару сантиметров. Полуэльф, помогая себе ногами, отполз в сторону и снова обессилено рухнул в траву.

Я ухватила его под мышки и отволокла на другой край поляны, подальше от волка. Даже мёртвый, зверь вызывал у меня чувство, граничащее с паникой. То ли из-за этого чувства, то ли из-за общего помутнения рассудка, вызванного шоком и ударом, я так пока и не осознала, что на самом деле произошло. Всё, что я видела, это раны: плохие, да что там, просто ужасающие раны, но всё же вполне поддающиеся лечению в соответствующих условиях. Надо только дотянуть до этих условий.

Упав на колени рядом с полуэльфом, я вытряхнула рюкзак и стала инспектировать содержимое аптечки. Бинта не хватит, антисептика тоже, наружное противовоспалительное на исходе – придётся потрошить аптечку Вереска. Зато есть ещё какой-то противовоспалительный тонизирующий декокт для внутреннего употребления, Лесси говорила, он действует два часа, как раз хватит дотянуть до телепорта. Вереск следил за моими действиями молча, со странным выражением на лице.

– Не возражаете, если я воспользуюсь вашей аптечкой? – зачем-то спросила я, совершенно не отдавая себе отчёта, как нелепо звучит эта куртуазная фраза в сложившихся обстоятельствах.

Слабая вымученная улыбка скользнула по губам полуэльфа.

– Не трудитесь, Юлия. Всё, что надо, чтобы облегчить мои страдания, у вас под рукой.

Он кивнул на отброшенный в сторону рюкзак. Я машинально подняла его, заглянула внутрь в надежде обнаружить какое-нибудь чудодейственное средство, пропущенное мной при первом осмотре, но рюкзак был абсолютно пуст.

– Найрунг, – пояснил Вереск в ответ на мой недоумённый взгляд.

Мне понадобилось пять секунд, чтобы осознать смысл сказанного.

– Нет!

Полуэльф досадливо поморщился, как бы говоря: «Так и знал, что с этим возникнут проблемы.»

– Поймите, Юлия, – с бесконечным терпением в голосе сказал он, – от укуса волколака нет противоядия. Трансформация – процесс необратимый, и она уже началась.

Вереск старался не показывать, как ему больно. Я пыталась не думать о том, что он чувствует на самом деле – с разорванным плечом и болтающейся на одних сухожилиях кистью. Иначе ситуация становилась совсем уж невыносимой.

– Кроме вас, этого сделать некому, – продолжал Вереск. – Я рискую промахнуться мимо сердца, Джанис и Женя… пока неизвестно где. А вам надо уходить отсюда. Запах крови… – он сглотнул с видимым трудом, – так привлекателен. А я не смогу защитить вас. Скорее наоборот.

Я упрямо молчала.

– Я знаю дорогу в Зингар. И обязательно приду туда в поисках пищи. А может быть, приведу за собой других. Вампиры меня, конечно, убьют, но какой ценой?

– Мне наплевать на вампиров, – сказала я.

Но мне не удалось обмануть даже себя.

Не наплевать.

Я механически вытащила стилет из ножен, погладила пальцами прохладный серебристый клинок, словно ища у него поддержки. Клинок молчал.

Почему я? У меня нет ни знаний, ни силы, ни права принимать такое решение.

Кто сказал, что от укуса волколака нет противоядия? И кто, если уж на то пошло, сказал, что это волколак? Вереск? Так ведь он не специалист, просто начитанный парень. Как я могу на практике доверять мнению, которое основано на знаниях, почерпнутых в библиотеке? Если окажется, что эта информация неполна или устарела, ошибку будет уже не исправить.

Какое я имею право распоряжаться его жизнью? Я ему не мать, не жена, даже, чёрт возьми, не любовница! Есть люди, связанные с ним более тесными узами – пусть они решают.

Я не умею принимать серьёзные решения – я никогда этого не делала. В конце концов, я ухитрилась безнадёжно запутаться даже в собственной жизни, как я могу взять на себя ответственность ещё и за чужую?!!

Вереск не торопил меня, молча наблюдая за отражением мыслей на моём лице.

Он не может уйти сейчас, это просто нелепо. Глупо. Нереально. Бред какой-то…

Мы так многого не успели. Не сказали. Не сделали.

Когда-то, несколько лет назад, мы с Костей спорили об эвтаназии и суициде, и я срывала голос, пытаясь доказать молодому врачу, что каждый имеет право на смерть. И вот сейчас мужчина, который мне дорог, весьма недвусмысленно заявил об этом праве… а я готова ухватиться за любой, самый крошечный, самый призрачный шанс, чтобы только он остался жив. Ну, пусть он будет не со мной. Пусть. Но я буду знать, что он где-то есть, и когда-нибудь… мало ли, что может случиться когда-нибудь.

Я не могу. Не могу! Почему – я?

Тошнота снова волной подкатила к горлу.

– Я не боюсь боли. – Вереск разлепил сухие губы. – Я боюсь потерять себя. Однажды это уже случилось со мной – там, на вересковых пустошах, – и я до сих пор просыпаюсь ночами от страха, что нашёл не того и не там. Я не хочу переживать это снова и снова каждый месяц. Это… страшнее смерти. Пожалуйста… помоги мне остаться собой…

О да, я слишком хорошо знаю, каково это – потерять себя. Но я ищу. Медленно, маленькими шагами, передвигаюсь по этому лабиринту к выходу. Я знаю, что выход есть – и всё равно иногда трудно удержаться, не упасть за грань отчаянья. А каково было бы, если бы я точно знала, что у меня нет ни единого шанса преуспеть? Что я потеряла себя – навсегда? И каждый месяц вспоминала бы о том, что где-то есть человек, который ждёт меня такой, какой мне уже никогда не стать…

На месте Вереска я бы тоже молила о смерти. Но я на своём месте, и у меня нет выбора умирать или не умирать. Умереть – это так просто. Гораздо проще, чем убить. Тем более – убить человека, который стал мне дорог…

Я ужасная эгоистка. Наверное, мои друзья и знакомые удивились бы, узнав об этом: я всегда была готова остаться после работы, чтоб помочь коллеге, не отказывала в просьбах присмотреть за кошкой, перевезти вещи, одолжить денег до зарплаты. Но я это делала для себя: для успокоения своей совести, для сохранения хороших отношений с коллегами, для облегчения своей жизни.

И даже сейчас я думаю о себе: как Я буду жить без него? что Я буду чувствовать, если ошибусь? имею ли Я право? А стоить посмотреть на ситуацию его глазами – и ответ становится очевиден.

Где-то наверху, над куполом вековых сосен, был яркий солнечный полдень, но вокруг сгущался сумрак. Меня начало знобить.

Вереск ни жестом, ни стоном не выдавал своей боли, терпеливо ожидая, когда я приму решение. Волосы разметались по траве. Несколько спутанных, влажных от пота прядей прилипло вискам. На алебастрово-белом лице застыла маска безмолвного страдания.