Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Когда он тяжело вдохнул в себя кислород, как если бы только что вынырнул из-под столпов ледяной воды, выплывая с самого дна глубокого озера, он раскрыл слезящиеся глаза, прижимая ладонь к вспотевшему и горящему лицу. С обнаженной загорелой груди стекали капли холодного пота, и он вдыхал в себя свежий утренний воздух, пока у него не закружилась голова, а зубы не застучали от будоражащего волнения в нервах. Его ладони заскользили по шелковистым белым простыням, по льняному узорчатому переплетению, пропитавшимся запахом мускуса и лаванды, и он в сомнении и непонимании сдвинул брови на переносице. Анаиэль огляделся вокруг.

Это была его прежняя комната во дворцах Сиона с просторными ониксовыми холлами, каменными залами. И теплый золотистый свет вливался через распахнутые балконные деревянные двери, и ветры поднимали прозрачно-белый, как фата, шторы. В дальней части стоял его деревянный стол с письменными принадлежностями: знакомые хрустальные чернильницы и стеклянные перья в драгоценных чашах, кремовое сукно и ровная стопка листов, перевязанных бархатной красной тесьмой. Золотой слон рядом с книжными стеллажами со старинными фолиантами, словарями и историческими рукописями в кожаных перелетах. Знакомый сандаловый аромат наполнил его легкие, когда он повернулся к стоящим вдоль стены высоким комодам и шкафам.

Темные ресницы мужчины дрогнули, когда он заметил на мраморном полу разбросанные атласные сорочки, батистовые темные юбки, драгоценные пояса с крупными изумрудами и золотыми монетами, диковинными лентами. И поверх разбросанной груды вещей особенно выделялись тканевые темные туфли, с вышитыми на дорогом бархате багровыми маками. Вплотную с его резным комодом из темной древесины стоял широкий шкаф с распахнутыми дверцами. И с длинной полки с аккуратно сложенной в несколько стопок белыми мантиями, на пол пали тканевые золотые пояса с жемчужными бусинами. Анаиэль приподнялся на локтях, потирая гудящую переносицу. В висках ломило с такой силой, будто его с обеих сторон ударили раскаленным молотом. Он нечеловечески устал, и продал бы душу за горячий хлеб и острый суп. И только когда мужчина смог на несколько минут прикрыть глаза, прижимаясь затылком к деревянной кружевной спинке широкой кровати с балдахином из красного бархата, размеренно вдыхая аромат гортензии, растущей в богатых садах главного поместья, окруженный зачарованным теплом солнечного света, обтекающим лицо и нагую грудь, он смог позволить отекшим мышцам расслабиться. Когда же он смог отринуть нависшую над разумом полудрему, опуская руку на поднятое колено, то вновь оглядел знакомые интерьеры, опасливо сузив глаза. Признавая родные вещи, он не мог не обратить внимания, что часть комнаты словно принадлежала другому человеку, явно пренебрегавшим правилами порядка. У него всегда было немного вещей, и он хранил каждый необходимый предмет в нужном месте, будь то кожаные крепления для кинжалов, или охристая подводка для глаз, хранящаяся в фарфоровых емкостях, чтобы провести месячный ритуал поклонения небесным блюстителям. Женщине же, разделявшей с ним спальные комнаты явно была свойственна неприхотливость к прилежности и аккуратности. В комнате появились огромные золотые зеркала, раму которых поддерживали ангелы, золотогривые и разъяренные львы, и опаловые столики, выстроившиеся вдоль целой стены с рубиновыми и малахитовыми шкатулками, гребнями и серебряными расческами, и темными сундуками, в которых женщины хранили косметику. На древесной высокой тумбочке по левую сторону кровати стоял поднос с хрустальными и цветными баночками с мазями, духами. И он мог уловить слабый запах красной розы, из лепестков которой делали душистое масло для тела столь любимым восточными женщинами в столице. Он сморщился от причудливости происходящего еще больше, когда обнаружил на огромных и мягких перинах длинный золотой волос, что был тоньше струны арфы. Его взгляд словно обожгло белым огнем. Рука невольно потянулась к найденному сокровищу, и он осторожно разминал между пальцами солнечную нить, поражаясь, как в предрассветных лучах, оттенок становился платиной и лунным серебром. И поднеся волос к губам, ощутил свежий запах можжевельника и мяты. Ни у одной женщины он не видел такого драгоценного светлого тона, почти царственного. Странное место, что так походило на его прежний дом, в котором он улавливал привычную гамму запахов — сандаловое дерево, лак и кожа дорогой мебели, и золотая краска журавлей на голубой эмали расписанных стен, стеклянный блеск темно-красной канифоли в нефритовых и флаконах, сухой красный и медвяный вереск в тонкой вазе из бордового стекла и аромат алоэ и лаванды. Незнакомые и притягательные ароматы, заполняющие легкие кипящим воздухом. Он мог ощутить прикосновение холодного шелка успокаивающих рук к своим обнаженным плечам, волнующий запах черных астр, ласку посеребренных локонов, опадающих на его грудь, горячее дыхание на затылке, теплые губы на щеке.

Но когда Анаиэль опустил случайный взгляд на левую руку, его глаза потрясенно воззрились на сплетенные цветы адониса, выписанные витиеватыми и узорчатыми чернилами на коже, начиная от запястья, протягиваясь переплетающимися, как лозы и кроны линиями до локтя, вытягиваясь к предплечью, обвиваясь кольцами у плеча и припадая к груди, где билось сердце. Вечное клеймо и отметина, которую не стереть ни одной силой, даже всевластному огню не поглотить эти чернила, когда от умирающей плоти останется лишь прах, и краска замрет в песках, замарав чернотою белые песчинки, застывая под землею.

Он мягко вдохнул, стискивая руками уши и закрывая глаза, но даже так, Анаиэль отчетливо мог слышать журчание стремительных вод, протекающих между обложенными разгоряченными на солнце белыми плитами искусственного русла. Его пальцы прикасались к черным символам со странной смесью страха и затаенного возбуждения. Он никогда прежде не думал, что будет женат. Он не мог себе такого позволить, пока…

Сердце больно закололо при этой мысли, словно леденящий искривленный коготь врезался в плоть. Мужчина спустил ноги на каменный пол, выложенный голубой лазурью, пытаясь отыскать в дебрях темного сознания ответ, но как только стопы коснулись теплого камня, мужчина позабыл то, что томило его. Странное чувство, словно позабыл и утратил нечто ценное. Шелковые черные штанины волоклись за его шагом, когда он спускался в просторную залу, ведущую в сад, попутно набрасывая на плечи темный кафтан.

Он остановился возле бьющего высокого фонтана, вдоль нежно-розоватой мраморной кромки которого, вились лозы винно-красной розы, и на полных бутонах поблескивали мелкими кристаллами капли воды. Мужчина долго всматривался в свое отражение, оперевшись ладонями о каменный парапет, но как бы он не старался достичь своих воспоминаний, они ускользали от него, как вода, утекающая из-под сложенных ладоней. Знакомое лицо в зеркальной ряби, но он знал, что правую бровь должен пересекать короткий белый рубец, оставленный костяным кинжалом, а волосы должны были со временем выгореть на солнце, потеряв свой темный каштановый отлив. В отдалении раздались шаги, и он невольно обернулся, застилая вытянутой рукой ярко бьющий в глаза свет. И сквозь дамастовые и газовые занавеси, легкие, как ветер, плывущие облака, спадающие мягкой волной с арочных проходов балконного холла, вошла женщина удивительной красоты. Анаиэлю подумалось, что весь мир застыл, а время остановилось. Он перестал дышать, все еще сжимая сильными пальцами мокрый камень, не чувствуя боли в костях и кровоточащих пальцев, стиснувших Ему подумалось, что он мог бы укрыть белоснежную кожу жемчугом. И его пальцы неумолимо жгло от желания прикоснуться к курчавым светло-золотистым локонам, стекающимся ниже поясницы, словно облик света воплотила она в своем образе. Он был проклят в тот же миг, как увидел ее тогда, в стенах запретного города, прикасаясь пальцами к влажным губам и костяшками пальцев проводя вдоль шелковых бровей.