Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

— А что если ты умрешь? — прямо спросил Руаль, приседая на корточки, чтобы их лица сравнялись. Глаза Ская расширились, а ресницы затрепетали от овеявшего лицо горячего воздуха, и он подумал, что человек не лжет, ему ничего не стоит прямо сейчас его убить, и юноша верил в его слова. Хватит щелчка пальцев. Татуировки на его теле вызывали в атмосфере оглушительные взрывы, поглощающие силу его ветра. Его подняли за грудки одной рукой, подставляя крепкий как камень кулак к самому кадыку.

— Если я сожму сосуды вокруг твоей шеи, то ты не сможешь дышать, и минуты через три кислород перестанет поступать к головному мозгу. Думаю, тебе повезет, если ты просто потеряешь сознание. Вот будет ирония, когда обстоятельством твоей скоропостижной смерти станет нехватка воздуха, — его пальцы сомкнулись у него на горле, стискивая трохею с такой силой, что в ушах у него раздался хруст собственных хрящей и разрывы связок, а с губ стекали слюны с примесью крови. Скай пытался руками дотянуться до одного из кинжалов Руаля, но его усилия были остановлены на полпути, когда сильным ударом колена, он сломал ему три пальца, вывихнув кисть руки. Пространство подернулось, рассекшись диагональю, и в глазах начинало темнеть. Страх и слабость овладели его телом и его логикой, он не мог вспомнить простейших движений самообороны, но когда юноша готов был уже провалиться в густой и теплый мрак, он смог сделать большой глоток воздуха, повалившись на колени. Мужчина отпустил его, легко разжав пальцы. Скай обжег лицо, чувствуя, как жар от камней проникает под кожу и больно жалит едкий дым глаза, а воздух как огниво обжигал каждую клеточку тела.

— Я слышал, что для аристократов долг превыше всего, — его голос походил на сладкий мед, с ядовитым соком черной гадюки, а шепот, словно шипение проклятого змея. Мужчина склонился к нему, стоящему на коленях, как к низшему и недостойному, неприкасаемому, и все его титулы и призвания были не более чем подстилкой в ногах победителя. Пренебрежение и брезгливость, неуважение и саркастическая насмешка выдавались его позой, его выражением лица, уверенностью и ленивой расслабленностью, благоденствием и смирением. — Мне бы следовало заручиться Вашей поддержкой, почтенный герцог. Я сохранил Вам жизнь, неважно первобытный ли то страх перед наказанием или мое милосердие, — он резко обхватил своей крупной пятерней его волосы, поднимая падшего с земли и вознося его лицо к своему. — Когда выйдешь на поле Шэ-Нан, паскудный пес, я заставлю тебя драться в полную силу, но ты не дождешься от меня каких-либо усилий. Я не стану уважать ребенка, у которого нет ни цели, ни уверенности, ни причины кого-либо защищать, лишь гордость и возросшее самомнение.

— Не пожалей потом об этом. О том, что сохранил мне жизнь, — проговорил окровавленными уголками рта Скай, и пузырчатая темная лента потянулась по подбородку, — возможно именно я и отниму у тебя возможность исполнить свои желания.

Горячий ветер ласкал их лица, и в аметистовых глазах мелькало ледяное и губительное бесстрастие.

— Мои желания не исполнить какому-то проклятому артефакту, — зловеще произнес Руаль, и каждое его слово, словно выжигалось в разуме юноши кипящей лавой. — Ты когда-нибудь видел хоть одного владыку с белого мраморного трона? Видел, как они спускаются со своей небесной обители вместе со священными хранителями и прославляют стихии, чтобы спасти хоть одного невинного человека? Если ты победишь, что будет ждать тебя в самом конце?

Их глаза встретились, и Руаль произнес заговорщическим тоном:

— Почему сейчас твою жизнь и жизнь стольных жителей не спасли верные справедливости и вехам добра всевышние? Или смертные, получившие однажды вечную жизнь и безграничную власть, просто отреклись от нашего скудного и серого мира, как считаешь?

— Я считаю, что ты богохульник и палач, — выплевывал ему в лицо слова Скай, орошенные свежей кровью. Его глаза пылали, как и пылало чувство ненасытной ненависти и жажды убийства. Если когда-то смерть другого человека от его руки вызывала только боль и стыд, теперь же ему виделось в этом призвание. Он хотел, чтобы этот человек, облаченный в алые, сам запятнал свою кожу и лицо в кровь, а яркие глаза, в коих полыхало само солнце, остекленели и стали темнее полуночных сумерек. — Может статься так, что в следующий раз, когда мы встретимся, мой ветер оторвет тебе руки с черными татуировками, которыми ты убиваешь и приносишь раздор и несчастье на благородные светлые земли.

Глаза Моруа опасно сузились:

— Очень надеюсь, что ты сможешь оправдать мои былые ожидания. Потому как если ты и вправду сильнейший и судьбою тебе предначертано изменить этот мир, Турнир будет похож не более чем на фарс. Интересно посмотреть на остальных, они должно быть о себе такого же высокого мнения, как и ты, мальчик.

И тут в его сторону, полетел охотничий кинжал, нацеленный точно в центр затылка, который раскололся на части в воздухе под давлением взрывной волны, не долетев и пару метров до нужной точки. Руаль нетерпеливо обернулся и в сверкающих осколках разбитого меча, увидел девушку, чьи волосы отливали красной медью полуденной зари, а глаза, полные аквамариновой ненависти смотрели в его лицо. Он словно увидел разъяренную ночную тварь, и в полумраке смог разглядеть отблески лазурного камня. Уголки его губ растянулись в усмешке, когда он дружелюбно помахал рукой в ответ незнакомой девушке. Но предчувствие подсказывало ему, что ему не стоит оставаться одному с двумя воинами, чьи сердца прожигало желание сражения. Он бросил последний взгляд на задыхающегося юношу, от которого до сих пор исходила сила, способная разворотить город в песок, а потом вновь смерил взором девушку, восходящую словно рассвет, расстилающий свет над океаном сумерек. Если он хорошо ознакомился со способностями мальчика, то с этой особой нужно было быть настороже, хотя бы потому, что он даже не заметил ее приближения. Как если бы она возникла в воздухе из ниоткуда, а ее духовная сила была невидима его взору, неведомая и незримая власть. Ее очи являли образ зверя, и злато ободком окружало ее выразительные темные зрачки, овеянные изумрудом морских волн, заволакивающие и манящие, словно вечная пустота. И в этой беспроглядной мгле, погребенной в глубинах ее лесных глаз, он видел самого себя. Ее губы приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, но он исчез в потоке жара и черного пепла, уходя прочь еще до того, как губы, что багрянее, текущей по его жилам алой крови произнесли хоть слово.

Лира осторожной поступью походила к юноше, чьи светлые волосы покрылись темным песком, в чьих глазах потерян блеск, и лишь слабость и отчаяние с примесью злоключения окружали его облик. Он походил на ангела с оторванными крыльями, падшего на землю, но принявшего свою горькую участь. Он не смог доказать своей правоты, но признавал свои ошибки. За это он был и благодарен, и глубоко обижен. Скай поднялся на ноги прежде, чем Лира успела протянуть ему руку помощи, не смея смотреть ей в глаза и не нуждаясь в жалости и скорби, обращенных на него малахитовых зерцал.