Алексей Егоров - Обитаемые земли. Дилогия (СИ)

Визг радости, лай ненависти порожденный толпой услышали и варвары в лесах. Давно этот город не оглашали подобные крики, прошли времена, когда пение и музыка гремели в центре древнего города.

Эта музыка была ужасной. Горожане собрали сломанные инструменты, пение их походило на крики оборотней.

Жертва на алтаре была оглушена шумом. Из-за всеобщего гомона никто не слышал последних слов старика о том, что он будет первым, рискнувшим натянуть старые одежды, давно потерянные, но вновь обретенные. И он поведет их за собой туда, где множество таких!

Каперед похолодел от ужаса. Неужели вся эта толпа, безумные твари севера устремятся на юг. В его Город?! Это нашествие не сравнится ни с одним другим. Пусть граждан древнего города меньше, чем в Государстве, пусть они не способны действовать, как единое целое. Но они обладают такими знаниями, что могут прокладывать новые русла для рек, срывать горы, поднимать к небесам массивные камни.

Эти твари способны разрушить не только Государство. Они яростной и жадной саранчой пожрут золотые нивы всех царств, сроют стены всех городов, убьют или съедят всех мужей. Участь слабых ужасна и неминуема.

И всему виной Каперед — его «подвиг» оценят потомки.

Каперед зажмурился и заплакал. Не такой славы он желал. Толпа заулюлюкала и пришла в неистовство от этого зрелища. Пленные варвары были стойкими воинами, выдерживали самые изощренные пытки, но горожанам не удавалось ранить их дух так же, как они ранили дух этого человека сейчас.

Зрелище было новым, еще не приевшимся.

Жрец приступил к церемонии. Он взял каменный нож, проверил его остроту, сделав надрез у своего прислужника. Из открывшейся раны вывалились внутренности, но прислужник даже не вскрикнул. Он лишь улыбнулся и бросился в толпу, неся свои кишки в руках. Вскоре он скрылся среди людей-зверей, где его разорвали на части.

Очистив нож в священном сосуде с песком, жрец склонился над жертвой. Острие нацелилось на грудь Капереда; кончик ножа царапал кожу. Каперед не собирался просто подставлять свою плоть для экзекуции, он ворочался из стороны в сторону, не давая жрецу надежно прицелиться. Он понимал, что тот вознамерился вырезать его сердце.

— Держите его! — воскликнул жрец.

Из толпы пробились трое прислужников-кастратов. Они по-обезьяньи вскочили на алтарь и прижали извивающуюся жертву. Жрец, довольный результатом, кивнул.

Он медленно погрузил холодное лезвие ножа в тело жертвы. Каперед закричал, он не потерял сознание от боли и сохранял ясность рассудка. Жрец начал бормотать заклятия.

Кровь из раны сначала потекла мощными струями, затем напор снизился. Ручейки крови щекотали кожу. Каперед чувствовал все это, все манипуляции жреца.

Толпа веселилась, безумцы срывались в драки и оргии, наносили увечья себе и соседям. Женщины не отставали от мужчин, равноправие было полным.

Небеса побагровели, хмурые тучи отяжелели от крови, пролившейся возле алтаря.

Каперед задержал взгляд на тучах, увидел десятки, сотни птиц пронесшихся с запада на восток. Они были свободны и могли сбежать от опасности.

Заметили птиц и эти ужасные люди. Толпа начала рассеиваться. Что-то привлекло их внимание. Жадные до удовольствий и жестокости они бросили жертву извиваться на алтаре и устремились к границам города.

Каперед не заметил, что площадь опустела. Остались только поломанные или измученные насилием люди.

Жрец продолжал водить ножом в ране, то погружая его глубже, то ворочая из стороны в сторону. Он не пытался сохранить плоть жертвы целой. Каперед взглянул на грудь старика. Но толи слезы помешали, толи туман боли — он не увидел шрама на его груди.

Ритуал неспешно продолжался. Довольный разрезом, жрец вынул нож, страстно слизал кровь с острия, поранив собственный язык. Глаза жреца затуманил дурман. Бесконечный и монотонный речитатив ввел его в экстаз. Руки жреца тряслись, дышал он прерывисто.

Щипцами жрец раздвинул края раны. Обнажилось бьющееся сердце жертвы. Каперед не понимал, как он все еще не умер и сохранял рассудок. Боль постепенно отступала, ощущение тела пропадало. Это могло быть наступлением смерти, но ясность рассудка пугала Капереда. Не может процесс умирания быть таким!

Ритуал еще не закончился, он не мог кончиться так быстро. Они не смешили, они хотели испытать удовольствие от процесса. Мефодон смотрел на обнажившуюся рану с плотоядной улыбкой. Он любовался разорванными краями, сокращающейся сердечной мышцей.

Подобное Мефодон видел много раз. Вид бьющегося сердца не был для него диковинкой, но каждый раз, смотря на этот источник жизни, сосредоточение души, он наслаждался. Власть не только над жизнью, но и над смертью, возбуждала его больше тех утех, которым предавались иные соплеменники.

Нет ничего слаще этого блюда. И сегодня он попробует нечто новое.

Мефодон принялся приговаривать:

— Не спеши, не торопись, — обращался он к жрецу и самому себе. — Растяни удовольствие, не увлекайся процессом, наблюдай и твори.

Прислужники жреца с вожделением смотрели на открытую, кровавую рану. Они не могли и надеяться испытать того, что испытывает их вождь. Они всего лишь рабы, низшие члены сообщества. Просто присутствовать при ритуале для них счастье, а касаться жертвы, ее горячего и живого тела — высшее наслаждение.

Жрец окунул руки в сосуд с жидкостью, а затем коснулся пальцами открытого сердца. Он ласкал мышцу, бывшую вместилищем души этого человека и по-своему наслаждался процессом.

Ритуал не требовал спешки, жертва не умрет на руках жреца. Отработанная схема сбоев не давала. Каперед молил, чтобы настало мгновение, когда его душа начнет покидать тело. Если бы не жестокость жреца, то перемещение душ закончилось давно.

Эта неспешность и повредила ритуал.

Каперед ощутил, как пелена небытия начинает засасывать его. Под ним словно отворились ворота, он рухнул в открывшуюся дверь. Прикосновение к небытию было легким, приятным. Все-таки это избавление, как от пытки, так и всех неудач прожитой жизни.

Тело рванулось вперед, попыталось выпутаться из цепких объятий бездны. Каперед не отдавал себе отчет, что происходит. Он двигался на волнах событий, не пытаясь вмешиваться в происходящее.

Ощущение от соприкосновения с вечностью — или смертью, было необычным. Каперед проанализировал это ощущение. Словно попадаешь в патоку, медленно погружаясь в нее. Сознание начинает разделяться, распадаясь на отдельные элементы. Личность дробится на простые составляющие: гнев, отчаяние, смирение, жажда, любопытство. Каперед поочередно касался каждой, наслаждаясь как приступами паники, так и холодным интересом к происходящему.

По волнам вечности порой проходила рябь. Словно от могучих ударов. Это немного нервировало, отвлекало от происходящего. Погружение от ударов замедлялось, отделение от тела происходило неравномерно.