Дмитрий Кузьмин - Лис. Сказания Приграничья (СИ)

— По сотне кусков, — пробормотал я и приуныл, глядя на кусок руды в стене. Кажется, он поддавался, и еще за пару часов я его вытащу. Рядом с Кэттоном валялись три бруска — это, как пояснил приятель, считалось хорошим результатом за первую смену. — Нереально. Совсем нет.

— Да не унывай ты, — рассмеялся Кэттон, глядя на мою понуренную физиономию. — Ты ищи хорошее что-то. Тебя же не «гальку» добывать поставили.

— Что за «галька»? — спросил я. Для меня галька всегда была небольшими камушками, которые можно был найти на песке. Как оказалось, я был не далек от правды.

— «Галька» — это руби, — улыбнулся Кэттон. — Так называть проще. Маленькие камушки, но очень дорогие. Из них ювелиры украшения делают, для короля, для знати. Самый простой руби продать в городе можно за десяток золотых.

— И что хорошего в том, что мы их не добываем? — удивился я. Кирка в очередной раз врезалась в стену, брусок руды поддался. Показалось, что он немного выдвинулся из камня. Я вытер пот, оставляя на руке черные грязные разводы.

— А то, что руби в основном можно найти в скалах прямо в воде. Не знаю, уж почему, но только там они появляются. А ты попробуй, помаши киркой под водой — ничего не выбьешь. Вот и отправляют туда конченных людей, разбойников, что честный люд губят. Они, как отбой у моря, сразу в воду. И так несколько часов, пока вода снова не закроет скалу. В общем, тоже самое, что у нас, только стоишь в ледяной воде по пояс, а то и по грудь. Там надолго не задерживаются, быстро заканчивается жизнь, — проговорил Кэттон.

Я промолчал, в очередной раз подивившись нравам этого мира. И как мне отсюда выбраться? Я принялся махать киркой, стараясь отогнать грустные мысли о теплом доме, но мне помешал гулкий звук. Кэттон бросил кирку, схватил меня за плечо и закричал:

— Бежим!

Я последовал его примеру, лишь на секунду замешкавшись. Спина онемела, ноги не слушались, будто одеревенели от постоянной нагрузки, и мы, семеня, согнувшись, ринулись прочь из шахты.

— Куда! Стоять, уродцы! — завопил надзиратель, хватаясь за цепь. Закричал скорее радостно, чем грозно — понимал, что от цепочки мы никуда не денемся, но наш демарш позволит ему получить удовольствие. Получить удовольствие через нашу боль.

Цепочка впилась в шею, я захрипел. Рядом рухнул, будто подкошенный, Кэттон. Мужчина схватился за цепь, будто пытаясь оторвать ее, но лишь раздирал в кровь горло и ногти. Что задумал мой приятель? Зачем он побежал? Глупостью было слушать его, думал я, чувствуя, как теряю сознание от нехватки воздуха.

Почему я послушался соседа по камере? Грозный окрик? Усталость? Или тот неприятный гул, несущий опасность? Я прислушался — гул нарастал. Внезапно раздался грохот, многократно усиленный эхом, отраженным от стен.

Пещера шахта напоминала цирковой шатер, только в десятки раз больше. По стенам, на разной высоте были проложены деревянные узкие полы, словно строительные леса в моем мире, только слепленные наскоро, без плана и проекта. С одной из таких площадок, на высоте десятка человеческих ростов, и упал первый камень. Кусок руды рухнул вниз, с гулким стуком приземлился на нижний ярус, подняв пыль. Руда весила больше, чем мы с Кэттоном вместе взятые. И упал кусок прямиком туда, где валялась брошенная моим приятелем кирка. Я поежился — если бы не крик приятеля, такой камень меня бы расплющил.

Стук кирок прекратился. Все, даже охранники, молчали. В воздухе повисло напряжение — словно все ждали чего-то, с неохотой, с опаской. Затем гору прорвало. Камни неслись вниз целыми горстями. Скатился огромный валун, расплющил площадку, где обустроились охранники. Столик для карт, стулья, корзины со съестным — все оказалось погребенным под выродком горы.

Наконец, грохот стих. Я сидел, оглушенный, пытался рассмотреть сквозь стоящую стеной пыль Кэттона. В ушах не прекращался звон. Я ощупал ноги, убедился, что камни не повредили их. Кряхтя, поднялся, зажал нос и рот рукой. Закашлялся, вдохнув осевшую на коже пыль.

Оглушение проходило. Я расслышал многоголосый стон. Похоже, не всем так повезло, как мне. Я опустился на корточки, зашарил по полу. Цепочка-ошейник все еще на моей шее. Такая же у Кэттона, и расстояние между нами не может быть больше пяти метров.

Наконец руки наткнулись на что-то теплое. Плечо. Стараясь не обращать внимания на пыль, что разъедала глаза, я помахал руками перед лицом находки. Точно, Кэттон!

Я похлопал приятеля по щекам. Тот закашлялся. Очнулся!

— Живой? — пробормотал приятель, держась руками за бок. Я отвел ладонь — норма, похоже, просто задело по касательной краем камня.

— Держись, сейчас перевяжу. И нужно выбираться отсюда. Сможешь идти? — спросил я, принимаясь за рану. Оторвал кусок робы Кэттона, сложил вдвое — так, чтобы внешняя сторона оказалась внутри, а свежая, теплая от тела — снаружи. Приложил к ране, перевязал узкой полосой ткани — бывшим воротником робы приятеля. Осмотрел свою работу.

Конечно, не то что нужно, но найти в этом месте что-то, чем можно обеззаразить рану, похоже невозможно. Хорошо, хоть умею делать перевязку — сенсей настоял на том, чтобы каждый тренирующийся овладел навыками первой помощи. Полезное дело, пригодилось.

Пыль постепенно осела, удалось осмотреться. Шахта оказалась разрушена не полностью — завалило лишь пару проходов в расщелины. В том числе и ту, где находились наши камеры.

Кашляя, мимо прошел, тяжело топая, охранник.

— Эй! Ему врач нужен! — окрикнул я надзирателя.

— Сдохнуть ему нужно! — огрызнулся детина, но подошел ближе. Всмотревшись в наши лица, он помрачнел больше обычного. — Черт, вы из правого крыла. Так, падаль, не дергаться, собраться в кучу.

Я махнул ему рукой.

— Черт! — выругался охранник, проследив за моим взглядом по цепочке. Наши соседи поневоле оказались под грудой камей. Наружу торчали лишь ноги в драных, покрытых пылью сапогах.

Я подивился собственной хладнокровности. Нет, вид крови меня никогда не смущал, но если бы кто-то пару дней сказал, что я буду спокойно смотреть, как в десятке шагов от меня лежат расплющенные валунами тела, я бы лишь посмеялся. Все-таки я дитя города, где редко в реальности увидишь много крови на траве перед домом.

Подойдя к нам с Кэттоном, стражник отстегнул ошейники. Проделал тоже самое и с соседями, забитыми ссутуленными юношами и мужчинами. Всего вокруг нас собралось восемь человек — все звено цепи, не считая раздавленной двоицы. Испуганные, пленники озирались, не смея глядеть надзирателю в глаза.

— Эй! Отведи падаль наружу. Пусть начальник сам решает, где их размещать. Крыло их завалило. Давай, поторапливайся. Ответ — и возвращайся. — приказал детина молодому стражнику, который с ужасом оглядывался на раздавленных. Тот кивнул, направился к нам. А надзиратель, обернувшись к остальным пленникам, завопил — Так, работы по руде закончились! Разбираем завалы, быстро! И убрать трупы, мне здесь вонь не нужна. Падаль!