Василий Тарасенко - Драконий Катарсис. Изъятый

Мои глаза начали сползаться в кучу, но я героически справился и ответил, немного подумав:

— Это мой натуральный цвет, форестесса.

— Ну и ладно, — опять надулась Клэв. — Не хочешь отвечать — и не надо.

Она приотстала и зашепталась с Квазей. Та послушала шепот зеленой охотницы и хихикнула раз, потом другой. Окончательно разочаровавшись в нас с лягухой, Клэв перекочевала в голову нашей цепочки, где стала донимать Горотура. Вскоре мы остановились на привал возле небольшого бассейна воды, скопившейся в наросте сбоку от тропы. Я с наслаждением избавился от своей котомки модели «смерть туриста» и, потягиваясь, прошелся туда-сюда, балдея от легкости. И в каком-то шаге от зарослей возле тропы что-то нагло сграбастало мое несчастное тело, а теплый шепот ворвался в уши:

— Привет, светлячок! Давно не виделись!

От моего вопля Клэв, пинавшая к туру какую-то палку для костерка, взвизгнула и бросилась на лапы к своей подруге. Та, в свою очередь, ощетинилась парочкой извивающихся молний, впрочем не спеша запускать их. Я же вдруг понял, что благополучно сижу чуть ли не на голове тура, вцепившись в его спасительные рога. Все вчетвером мы уставились на неожиданного гостя.

Наверно, я все-таки становлюсь пророком. Вчера спел песенку про полет и улетел. Потом помечтал на предмет пощупать живую форестессу в листьях… И вот она, морда гербарная! Гладкие листья, зеленые глаза, куча наглости во взоре. Гаста, что ли? Я так и спросил, на что куст жизнерадостно ответил:

— Конечно, сладкий мой! Я услышала, что ты в наших краях бродишь, сразу решила, что навещу!

— Спасибо, не надо! — опасливо проворчал я, и не думая слезать с набыченного тура, следившего за каждым движением лесного существа. — После нашего прошлого разговора меня чуть не убили. А еще раньше наша встреча тоже была как-то не очень…

Лицо Гасты стало серьезным. Растительная женщина кивнула и сказала:

— Потому я и здесь, Террор. Нам надо поговорить.

— Говори, — разрешил я с высоты своего положения.

— Наедине, — намекнула зеленоглазая.

— Они тебе мерещатся, — сообщил я, даже не думая слезать. Очень уж странную реакцию вызвали во мне объятия этой лесной дивы. Словно я оказался в долгожданном доме, где невыразимо тепло и уютно. Однозначно колдунство применяет, скотина листвяная. Я тут же прогнал от себя саркастическую мысль о том, что на меня вообще-то магия не действует. Гаста вздохнула, встопорщив листву по всему телу:

— Тот харрами идет по твоим следам. Он сейчас наблюдает за нами.

— И что? Думаешь, я тут весь такой доверчивый? — поморгал я. — Он мне, конечно, помог-в Белом Доме, но я не забыл, что именно он воткнул мне в бок железяку в оранжерее, как раз после нашего с тобой разговора.

Гаста погрустнела:

— Я понимаю, что доверять мне ты не можешь, но все-таки позволь помочь тебе, Террор.

— С чего вдруг такое внимание? — настороженно спросил я.

— Я ведь обещала, сладкий, что завоюю тебя, — наглая самка березы даже заулыбалась.

— Черта лысого, — отрезал я. — Убейся об стену, больная.

Моей тирады лесовичка, естественно, не поняла, да и не особо старалась. Ее явно что-то очень сильно напрягало. Похоже, она не соврала по поводу четырехрукого кошака, раз так подозрительно поглядывала на заросли. Но она уловила суть моих претензий, умная такая. Куда бы деться. Форестесса Клэв тем временем сползла с лап Квази, быстренько привела себя в порядок и присоединилась к разговору:

— Что-то я тебя в Эоне не видела. Ты кто?

— Я была изгнана много лет назад, госпожа, — учтиво ответила форестесса в листьях, чуть склонив голову. Заросли на ее лице слегка побледнели.

Клэв с холодной улыбкой шевельнула ушками и спросила:

— За что?

— Мне бы не хотелось отвечать сейчас, госпожа, — уныло ответила ходячая мечта ботаника, которая так классно умела обниматься.

— Отвечай, — всего одно слово произнесла форестесса, сверкнув желтыми глазами.

Гасту буквально скрутила сильнейшая судорога, от чего она глухо застонала. А вот это мне уже совсем не понравилось. Ее боль как-то странно отозвалась во мне, словно на моих глазах бессмысленно и без вины наказывали… меня же самого. Я сглотнул и рухнул с плеч Горотура, по-прежнему молчавшего, между этими представительницами древесного народа. Клэв на миг отвлеклась от соплеменницы, чем та сразу воспользовалась. Гаста почти крикнула:

— Я готова принести клятву древа, что не причиню вреда!

Квазя ахнула, прижав руки к груди. Клэв в полнейшем изумлении уставилась на гостью, я же поднялся на ноги, поддернул разболтавшиеся штаны, пошевелил пальцами босых ног и спросил:

— Что еще за клятва?

— Клянусь, — подалась вперед Гаста, — корнями древа, что буду опорой тебе во всем, что ни задумаешь.

— Нет… — пискнула Клэв, закрыв ладошкой свой рот.

Ветвь-тропа под нашими ногами мелко задрожала. Вода в бассейне пошла кругами. Словно дерево услышало слова форестессы и приняло их. Листвяная же дева продолжила:

— Клянусь телом древа, что буду силой твоей во всем, что прикажешь. Клянусь корой древа, что буду защитой тебе от всего, способного причинить вред. Клянусь ветвями древа, что стану рукой твоей в совершении всего, что задумаешь. Клянусь листвой древа, что укрою тебя от любой беды, даже ценой своей жизни. Клянусь семенем древа, что не будет у меня иных мужей, кроме тех, кто угоден тебе.

Клэв опять ахнула, но тут же взяла себя в руки. Она пристально посмотрела на замолкшую форестессу, подошла ко мне и прошептала:

— Ты должен принять клятву, моркот. Не позорь мой народ отказом.

— И в чем тут позор? — огрызнулся я, чувствуя в душе странный узел, сдавивший все ощущения до мизерной точки где-то в области сердца. Легкая секундная боль в груди заставила меня зашипеть. Зеленокожая девушка настойчиво продолжила:

— Прими клятву, не унижай ее.

— Я не просил таких клятв. — На меня накатило настоящее смущение при взгляде на застывший ходячий куст.

Форестесса же терпеливо сказала:

— Прими клятву, не убивай ее.

— В смысле? — Опять в груди что-то заныло предчувствием беды, если я что-то сделаю неправильно.

В голове раздался смешок, а потом ехидный голос сказал: «Дубина ты стоеросовая, парень. Она же отдает себя в твои руки полностью. Не упускай такого случая». Что же делать? Смятение и смущение овладели мной в полной мере. Пармалес проворчал: «Повторяй за мной, изъятый». Он стал говорить мне фразы, которые я произносил вслух, ощущая в теле легкую дрожь, словно перед очень важным свиданием:

— Клянусь корнями древа, что приму твою опору. Клянусь телом древа, что воспользуюсь твоей силой во благо. Клянусь корой древа, что приму твою защиту и сам стану тебе защитой. Клянусь ветвями древа, что рук своих не отведу в сторону от твоих. Клянусь листвой древа, что беды мы встретим вместе. Клянусь семенем древа, что не буду мешать тебе исполнять клятву древа.