Ольга Николаева - Я иду искать

Я, в который уже раз, постарался отогнать эти мысли. В конце концов, насколько я помню теорию психоанализа, всё это объяснимо, причём весьма прозаично — вроде как, я подсознательно ощущаю… что-то такое ощущаю… Да чёрт с ним, с этим сном! Лучше просто выбросить его из головы. Повторяющийся сон… Нет, ну правда, с чего бы? Ощущение от него — как если бы незнакомый человек на улице вдруг окликнул тебя по имени. Какое-то воспоминание, пляшущее на самой границе сознания и растворяющееся прежде, чем ты успеваешь сфокусироваться на нём. Так, кажется, я собирался выбросить этот сон из головы. Чем я и занимаюсь сегодня весь день. Смешно…

Я вздохнул и постарался переключить мысли на что-нибудь другое. Ну и духота сегодня! Похоже, будет гроза. Не люблю грозу. Сам толком не могу понять — почему, но не люблю страшно.

Внезапно поднявшийся ветер, неожиданно холодный, пригнул верхушки деревьев, погнал вдоль тротуара пыль, бесцеремонно распахнул полы моего пиджака. На щёку упала первая крупная капля, вдали глухо громыхнуло. И единственная альтернатива злому капризу природы — расселённый дом чуть впереди по улице, всего один, между прочим, на обозримом её отрезке, потому что вдоль одного тротуара тянется парк, вдоль другого — скверики, детские площадки да пара коттеджей проклятых «новых русских». Кстати, сколько я помню этот дом, он всегда был заброшенным, а теперь ещё и отгорожен от улицы забором — то ли ремонтировать его собираются, то ли сносить. Причём, собираются тоже уже давно, вдоль всего забора надпись — «С Новым 1995 годом!». Цифру бы не писали, умники, тогда надпись хоть раз в год была бы актуальной. Не люблю заброшенные здания, но грозу и ливень люблю ещё меньше.

Дверь снята с петель и прислонена к стене — этакое издевательское гостеприимство. Замусоренная лестница, какие-то тряпки по углам, в ближайшей от лестницы комнате — сваленный в кучу хлам, доски, обломки мебели, на стенах — грязные, местами содранные обои. Странно, но стёкла в окне целы. Всё-таки заброшенное жилище производит тягостное впечатление.

Ход моих мыслей был прерван ударившим в стекло шквалом ветра, и тут же низкие тучи остервенело выстрелили в землю тугими струями ливня. Что ж, можно считать, мне повезло — хоть здесь и неприятно, но на улице гораздо хуже. Я вытащил сигареты, щёлкнул зажигалкой и выпустил дым в отделяющее меня от непогоды окно, меланхолично глядя, как струи дождя прочерчивают на пыльном стекле косые линии, вспениваются на козырьке находящегося прямо под окном крыльца, смывая с него мелкий сор, как с грохотом вздрагивают под порывами ветра, норовя оторваться, покрывающие козырёк проржавевшие листы жести. Вдруг сзади меня на лестнице послышался топот шагов, в пустом дверном проёме появилась неясная в полутьме фигура и, вздрогнув, застыла на пороге.

— Блин!.. ой… тьфу… Извините!

Пришедший шагнул в комнату, оказавшись высоким светловолосым юношей лет шестнадцати. Я усмехнулся.

— Да ничего. Не ожидал кого-то тут увидеть?

— Ага. Самому не хотелось сюда лезть, но на улице прям ураган.

Он подошёл ближе, осторожно обогнув кучу хлама посреди комнаты.

— А я думал, что мальчишек в твоём возрасте тянет исследовать заброшенные дома.

— Меня не тянет.

— Ну да, вам же сейчас компьютерные игры заменяют реальные приключения. Спустился в виртуальное подземелье, подстрелил там пару-тройку виртуальных монстров…

— Нет, я не люблю игрушки.

— Да? А я думал, у вас сейчас компьютер — на все случаи жизни.

— Нет, что вы! — улыбнулся он. — У нас в классе даже комп не у всех есть. — Он помолчал немного, потом вдруг спросил: — А вы разве никогда не слышали, что про этот дом говорят?

— Нет. А что?

— Ну, всякое. Что здесь раньше секта сатанистов собиралась, даже человеческие жертвоприношения были.

— Прямо-таки сатанисты?

— Не слышали? Про это даже в газете писали, что арестовали их, захоронения нашли.

— Не читал.

Я снова достал сигареты. Парень неуверенно потянулся к моей пачке.

— Можно? Или скажете, что в моём возрасте…

— Всё-то ты знаешь, что я скажу… Да бери! Учитывая нашу экологию, табачный дым — самое безвредное, чем можно надышаться, просто выйдя на улицу.

Некоторое время мы молча курили, созерцая беснующуюся за окном непогоду. Сверкнула молния, на секунду залив комнату слепяще-белым светом наподобие фотовспышки, превратив симпатичное мальчишеское лицо моего внезапного знакомца в мертвенную маску с заострившимися хищными чертами. В тот же миг послышался оглушающий раскат грома. Я невольно зажал уши.

— Ох ты! Похоже, мы в самом центре грозы.

Парень, казалось, не услышал меня, напряжённо глядя куда-то за мою спину — по-кошачьи зелёные глаза распахнуты, зрачки расширены до предела.

— Что с тобой? Эй! Ты чего? — Я слегка тронул его за плечо, он вздрогнул и порывисто схватил меня за руку. — Господи, да что с тобой такое?

— Не знаю… — едва разлепил он дрожащие губы. — На стене… что это?

— Где? — Я с трудом высвободил руку из его вспотевшей ладони и оглянулся. Обыкновенная стена с ржавыми потёками и торчащей арматурой, возле неё в углу — грязный матрас, скомканные газеты, осколки бутылок.

— Стена как стена. Грязная. И бомжовская постель около неё.

— Зачем я сюда зашёл! — совсем по-детски всхлипнул он и, кажется, с трудом удержался, чтобы не прижаться ко мне.

— Да уж! Правду говорят, что ваше поколение сплошь с расшатанными нервами.

Меня прервала новая яростная вспышка молнии, потом — ещё одна, и ещё… Мальчишка резко толкнул меня в плечо, заставляя обернуться. В слепящем фотографическом свете я увидел — на стене, на уровне человеческого роста, были ясно различимы пятна свежей крови. На фоне блёкло-жёлтых, в мелкий цветочек, обоев кровь выглядела одновременно и жестоко, и буднично, как кадры из прижившихся на телеэкране ежедневных криминальных новостей. Я невольно сделал несколько шагов вперёд. Молния вспыхнула снова, за ней последовал больше похожий на грохот взрыва гром. Внезапно мне показалось, будто стена надвигается на меня, пол мягко скользнул из-под ног, виски сдавило, к горлу подступил комок, колени подогнулись и я едва не опустился на вонючий матрас…

Он был мёртв, я понял это даже не приближаясь. В прежнем положении его удерживали лишь прикованные над головой руки с вывернутыми под тяжестью тела суставами. Голова свесилась на грудь, лицо наполовину скрыто тёмными прядями, глубокие порезы на запястьях почернели, следы крови превратились в высохшие бурые разводы.

Вид этого почти совершенно сложенного тела, безвольно висящего в неестественной, изломанной позе, вызывал единственное желание — отвернуться, уйти и постараться забыть. Но вместо этого я шагнул к нему и протянул руку, ощутив мягкий, отчего-то кажущийся слегка влажным шёлк волос, холодный мрамор щеки… Сердце билось где-то возле самого горла, ладони вспотели. Я взял его за подбородок, поднял безжизненно опущенную голову, откинул со лба волосы. Резкие черты, застывшие в безучастном покое смерти.