Ирина Якимова - Либитина (СИ)

В серых осенних сумерках отряд охотников пересек последнюю полосу мертвого леса и подходит к заброшенной шахте. Пятьдесят лет назад ее нижние этажи оказались затоплены прорвавшейся из недалекого горного озера водой. С тех пор тут не бывало людей, только мои куклы.

Небо сегодня за меня: обрушивается на головы смертных ледяным прозрачным дождем. Будто тающие под его струями силуэты погибших, но не упавших деревьев леса чернеют совсем близко, смыкая южный горизонт с линией северных гор, сокращая сцену, где развернется одна из последних драм Либитины, до небольшой площадки. Люди, пришедшие меня убить, перебрасываются шуточками, и их голоса неестественно громки. То ли они перекрикивают мерный грохот дождя, то ли заглушают тревожные мысли об исходе долгой кампании. Они спорят обо мне. О Либитине, таинственной, невидимой и вездесущей, как и должно богине. Они гадают, какая я, ведь уже очень давно никто не видел моего лица. Даже от собственных кукол я прячу свою главную израненную оболочку в тени, боясь ненароком их глазами увидеть ЭТО. Лишившееся лица, кожи, признаков пола, неподвижное и разбухшее от чужой крови — бурдюк, а не тело.

Даже для себя самой я стала легендой. Страшной сказкой.

— Я все-таки думаю, Либитина — это мужчина, — заявляет один охотник, опять приглашая спутников поспорить. Те немедленно отзываются:

— Чушь! Либитина — женщина! Эта загадочность, эти игры, полное отсутствие логики в поступках!

— Женские эмоции, — подсказывает кто-то. — Обиженная владыкой вампиров когда-то, сейчас она мстит ему.

— И как она ему мстит? Убегая от нас? — вступает первый, не желая сдавать позиций. — Неужели вы не видите: вампирша, мстящая обидчику-владыке, — это только маска. А свои истинные цели она… он…

— Оно, — громко подсказывает кто-то. Звенит девичий смешок.

— Оно… это существо прячет свои истинные цели. И сейчас оно не в страхе бежит от нас, а заманивает!

Скоро отряд встает. Серая гряда гор впереди распахивает пасти штолен. Эти черные дыры сверкают даже за плотным покрывалом ледяного дождя. Глазами десятков маленьких марионеток-зверьков предгорья я вглядываюсь в лица смертных. Они устали от сырости, холода, от неумолчного грохота дождя, но полны решимости завершить поход поскорее, приложив все силы.

Я ждала, что охотники будут продвигаться вперед днем, когда мои марионетки прячутся в густой тени чащобы и под землей. Но они выбрали ночь для сражений за куски моего края — моего огромного тела, а днем отдыхают на завоеванной территории, давая время для отдыха и мне. Они совсем не боятся ночи. Иногда кажется, их предводитель выбрал для битвы ночь из вежливости, чтобы дать мне возможность показать силу своих клыков и когтей. И чтобы я воочию увидела, как даже в зените силы слаба моя черная тень против их света.

Но пока они разворачивают большой шатер и собирают военный совет.

— Шахта — вероятное логово Либитины, — сообщает предводитель отряда. — Нижние этажи затоплены, но верхний этаж штреков по-прежнему проходим, — он отмечает на карте на столе уровень воды в шахте и обозначает предполагаемый путь отряда. Кукловод, с большой долей вероятности, прячется либо здесь… либо здесь, — он крестиками отмечает на карте шахты два слепых недорубленных горизонтальных тоннеля. — Итак, друзья… Мы близки к цели нашего похода. Следует быть готовыми к тому, что кампания может завершиться уже завтра утром.

— Не верю, что мы все-таки увидим Либитину, — вздыхает его молодая помощница, желая развеселить охотника. Предводитель отряда чуть улыбается, но пресекает сомнение девушки резко:

— Думайте о том, как мы ее убьем, а не увидим. Либитина морочит нам головы своими представлениями, но мы не в театре.

Дальше охотники обсуждают, как разделятся на группы, очерчивают круг задач каждой. С моей точки наблюдения — я крохотным мышонком проскользнула в их шатер — они кажутся великанами. Их плащи из плохо гнущейся непромокаемой ткани влажно блестят, широкополые шляпы скрывают в тени лица, громоздкие сапоги выше колен, облепленные грязью, кажутся страшными лапами чудовищ. Эхо их смелых слов звенит в моих маленьких круглых ушках. Кажется, они сейчас раздавят меня и уничтожат полностью… Страх вампирши перед охотниками смешивается со следом страха крохотного зверька перед огромными людьми, и вспенивается волной, захватывая все тельце мышонка и без остатка бросая меня в этот дрожащий от бешеной пульсации сердечка комочек.

— Я боюсь, что шахта может оказаться ловушкой, — вдруг заявляет тот, который в недавнем споре счел меня мужчиной. — Мы слишком легко прошли предгорье. Нас будто заманивают. Очень скоро лес позади оскалится сотнями звериных масок Либитины!

— Пусть скалится. Главное, чтобы штольня не обрушилась нам на головы, — главный ничуть не утратил присутствия духа, ободряющая улыбка так и приклеилась к его устам. — Мы должны работать слаженно и четко, как единый механизм. Или как марионетки нашего врага, если за пять лет подобное сравнение стало вам ближе.

— Нет, вы не понимаете меня. Весь наш поход — ее игра! — упорствует охотник. — Либитина делает с нами то же самое, что прежде делала с посетителями своего Лабиринта. Сначала заманивает вглубь представениями… — в воцарившейся тишине он увлекается рассказом. — Пьесы о прежних днях, пьесы о жизни посетителя, символические, абстрактные представления… И все — поразительно точные даже в мелких деталях, и все — трогающие глубинные струнки души. Вот только ее актеры — куклы, созданные из мертвецов. Она пугает, завлекает и снова пугает. Она приоткрывает частицу некоего Великого Смысла, который должен открыться посетителю полностью, когда он достигнет центра Лабиринта. Но когда герой добирается до центра, Либитина лишь показывает ему какую-либо особенно отвратительную сценку из его или чужой жизни или вовсе давит на примитивные, инстинктивные человеческие страхи. Эффект неизменен: посетитель бежит прочь из Лабиринта, вопя от ужаса. Нет никакого Великого Смысла, Либитина просто издевается над любознательной человеческой природой.

— И какое отношение этот рассказ имеет к нашему походу? — внезапный холод тона делает голос предводителя отряда надтреснутым и глухим. Ему очень не нравится этот поворот разговора, наверное, он будит и его подспудный, тайный даже для самого себя страх.

— Самое прямое! Мы пять лет бежим по следам неуловимой Либитины в надежде догнать и убить ее. Освободить север от Кукловодши — вот наш Великий Смысл. И она пожертвовала Лабиринтом и селением, позволила зайти вглубь своих земель, чтобы мы поверили, что побеждаем. Чтобы Великий Смысл засиял перед нашими глазами как солнце и окончательно нас ослепил. А в шахте она посмеется над нами. Подсунет очередную куклу вместо себя или покажет пустое логово. И мы вернемся в столицу ни с чем. Если, конечно, она не захочет изменить обычному милосердию и не замурует нас в шахте навеки!