Анна Чарова - Волчонок на псарне (СИ)

— Где твои родители? Почему ты один в такое опасное время?

Фло рассказывала, что родителями у мягкотелых называются мужчина и женщина, которые тебя родили. У них ребенок принадлежал этим двоим, у нас — всей семье. Кто родил именно меня, я не знала.

— Умерли, — не стала врать я. — Мы с братом идем к другим нашим, они далеко. Еды надо и кое-чего еще. У меня есть нож, попробую обменять. Вот, — я достала из-за пояса нож, протянула дядьке. — Можешь себе взять, но мне нужен сыр, мясо, штука, чтоб огонь развести, — я принялась загибать пальцы, поглядывая на нового знакомого.

Его глаза блеснули, он провел пальцем по лезвию, причмокнул:

— Это нож заргов. Очень хорошая работа, дорогой. Откуда он у тебя?

И опять я сказала правду:

— От родителей. Ну что, берешь?

— Пожалуй, да, — оглядевшись, будто чего украл, длинноносый сунул нож в лохматую сумку, переброшенную через плечо. — Почему ты не продашь его?

Этот вопрос застиг меня врасплох, я потупилась и прошептала:

— Не знаю как. Я раньше не бывал в местах, где так много людей, и этих… денег у меня не было никогда.

— Эх, да ты дикий совсем, и обмануть тебя просто, но я не буду. Идем, достану тебе еды и еще пару монет дам.

Хороший дядька попался, не врет — я вранье сразу чую. А ведь он — тоже мягкотелый, и когда придут наши, они его убьют. И вон тех теток с птицами в клетке. И двух светловолосых мальчишек, корчащих друг другу рожи…

Нельзя их жалеть, они вырезали всех, не пожалели даже наших малышей. Они не вполне люди, и по одному ничего не значат. Особенно бесполезны их женщины. Писклявые ходячие мешки.

— Эй, мальчик, не отставай!

Оглушенная шумом и пестротой нарядов, я стояла, разинув рот. Сколько их здесь, на поляне, окруженной каменными шатрами! Кто стоит, кто сидит, одни выставили лепешки, другие — сыр, какие-то баклаги, мясо вяленое, соленое, копченое…

Живот взвыл голодным зверем, я стиснула зубы и рванула за дядькой. Запах мяса преследовал, изводил меня, и рот наполнялся слюной. Еда готовилась в огромных казанах, на вертелах, на плоских железных блинах.

Все мягкотелые орали, хвалили свою еду, зазывали меня и смотрели так жадно, будто еда — это я. Мяса бы! Хоть пригоревший кусочек! Или лепешку. Вон, воробьи таскают грязный кусок… Воровато оглядевшись, я пошла дальше — нехорошо грязную еду поднимать.

Голова кружилась от шума, круговерти и обилия горластых людей. Я уже не различала лиц. Они слились в одну красную рожу с раскрытым ртом. Нельзя упускать дядьку — у него мой нож, он мне еды должен. Где же он? Я завертела головой, стоя возле тощей девчонки. Она принесла грибы и положила на серый платок у ног. Чуть дальше взрослый мальчик в жилете, как у меня, продавал кожаные штуки для коней.

— С дороги, щенок! — крикнул пузатый краснощекий стражник, и я шарахнулась к домам, туда, куда пошел дядька, но его и след простыл.

Не надо было отдавать ему нож! Найду, убью. Но это потом, сейчас надо как-то поменять оставшийся нож на еду. Живот отозвался бульканьем, ему понравилась моя мысль. Положить нож на землю, как та девочка — грибы? А дальше что?

Возле домов тоже торговали на земле, я села на корточки, опершись спиной на стену, и решила понаблюдать за мягкотелыми, а потом сделать так же. Рядом призывно захохотала женщина, я аж вздрогнула, повернула голову и обомлела. Такого я еще не видела, не тетка, а цветок. Яркий алый цветок. Волосы у нее желтые, локонами, глаза зеленые, как у меня, кожа бледная, губы — алые. Но самое удивительное — алое платье, пышное, как фазаний хвост, яркое, аж глаза болят. А еще — блестящие штуки на шее и груди, большой, выпирающей из-под платья. И браслеты на руках… А ведь красиво!

Тетка заметила, что я ее рассматриваю, повернула голову, уставилась на меня, вскинула бровь и толкнула локтем в бок вторую тетку в синем платье.

— Ты посмотри, какая смена подрастает.

Вторая, с коричневыми волосами, тоже уставилась, усмехнулась:

— Чего таращишься, щенок? — она качнула плечами, и грудь в вырезе колыхнулась. — Нравится? Гони монету, и можешь потрогать.

И эти решили, что я мальчик. Оскалившись, я вскочила и попятилась, выхватила нож на всякий случай.

— Ой-ой, он дикий совсем, — ласково улыбнулась красная, шепнула что-то на ухо второй, и они отвернулись, ну и хорошо, буду ждать своего дядьку.

Отсюда базар просматривался хорошо, все как на ладони было. Наконец удалось сосредоточиться, и вдалеке в загоне я увидела… Дипродышей. Да это ж наши дипроды, там должна быть Тишка! Позабыв про осторожность, я направилась к ним, потянулась мысленно, и звери откликнулись, захрюкали, заметались по стойлу. Мягкотелые упыри угнали наших дипродов! От этой мысли такое зло взяло, что я не сразу услышала:

— Мальчик! Эй, мааальчик!

Пришлось останавливаться и оборачиваться. Длинный дядька стоял недалеко от разодетых теток, в одной руке держал лепешки, в другой — какой-то мешок.

— Я взял тебе еды, — он колыхнул мешком, и рот наполнился слюной.

Так хотелось есть, что я зашагала к нему, как на привязи, а потом чувство опасности толкнуло в грудь, отбросило назад, и я заметила второго дядьку рядом с длинным. И так сразу не разглядишь его, и лицо — размытое пятно, понятно только, что волосы темные и роста он невысокого. А еще от него разило бедой, аж внутренности скрутило от страха, и вместо того чтобы идти к ним или бежать прочь, я оцепенела.

Длинный дядька сел на корточки, протянул лепешку, как будто я — зверь, которого можно приманить едой.

Завизжали, захрюкали дипроды за моей спиной, а я стояла и смотрела на второго дядьку, силясь разглядеть его лицо, но оно ускользало, кто-то будто стирал его из моей памяти. Колдун! Точно — колдун, надо уносить ноги, пока не поздно!

Я рванула вперед, но мне словно поставили подножку. Земля бросилась навстречу, в нос ударили кожаные штуки для лошадей — я упала на товар мальчишки, который завопил:

— А ну пошел вон, дикарь!

Я отползла на четвереньках, потрясла головой, еле встала и пошла вперед. Двигаться очень тяжело, словно воздух застывает смолой, и я вязну в нем, не могу продраться… А ведь колдун сейчас шагает ко мне! Он заколдовал меня, потому и не получается бежать. Зачем я ему? Что он собирается со мной сделать? Кого звать на помощь, когда вокруг враги? Только дипроды — родные, понятные. Мысленно я потянулась к ним, не нащупала Тишку, коснулась самого ближнего, взмолилась о помощи, и зверь взревел так, что базар затих, утонув в его реве.

Ударил в доски загона, еще раз ударил — он всеми силами рвался ко мне! Давай, давай, мой хороший, затопчи колдуна, разорви его на куски!

Но дипроды далеко, на той стороне базара, а колдун близко. Рывком он поднял меня на ноги. Капли пота на выпуклом лбу, узкое белое лицо, нитка губ, тонкий горбатый нос, один глаз закрыт и перечеркнут кривым шрамом, поросшим диким мясом.