Анна Чарова - Волчонок на псарне (СИ)

Мыш впился в меня взглядом, будто в первый раз увидел. Шумно поскреб в затылке, сморщил лоб и выдал:

— Да не очень.

И снова захотелось его ударить, но я не стала. Он ведь прав, у меня зеленые глаза, а не карие, как у всех заргов. Пустые. И кожа противного бледного оттенка, я краснею, когда злюсь, и все смеются, обзывают вареным раком. Наверно, моя мать была мягкотелой. Если меня к ним запустить, интересно, догадаются, кто я?

Но ведь в остальном ведь я — зарг! Волосы и брови такие же черные, узкое лицо, тонкий нос — все как у правильного зарга! И душой я самый-самый зарг. Всем им докажу, всем, кто смеется. Если кто выберет меня в свадебный день, буду биться до последнего и выйду из схватки победителем. Тогда я стану темлойн, свободной женой, мне позволят надеть панцирь, и Рока выкует мне меч. Хочу легкий и изогнутый, когда попробует крови, назову его Зар. И никакой мужчина не будет иметь надо мной власти, я сама буду выбирать мужей, и смогу уйти, если надоест. Буду, как и другие темлойн, сражаться, а не рожать и в шатрах сидеть, как женщины-зудай.

— Когда свадебный день? Завтра? — уточнила я, глядя на подрагивающие пальцы.

— Ага. Пойдешь смотреть? Бабы говорят, наш шад хочет жениться на шадди мягкотелых. Она у них смешным словом называется как же… кряжка…

— Княж-на, — вспомнила я. — А шад ихний — книязь. Конечно пойду, хочу посмотреть, как дерется мягкотелая. Говорят, не все они трусы, у них есть воины, сильные, как зарги.

Мыш скривился:

— Баранье стадо. Зачем шаду в жены овца? Наших мало?

— Не знаю, — я дернула плечом и скривилась, представляя бледную хилую мягкотелую.

— Пойдем, что ли, к дипродам.

Мы взбежали на пригорок и рванули к стойлу, сбитому из бревен. Конечно же, я обогнала Мыша, перемахнула через ограду, приземлилась возле огромного самца с длинным седым гребнем вдоль хребта, похлопала по панцирной боковой пластине.

— Привет, Даки!

Дипрод дернул ушами, повернул здоровенную башку — раза в три больше моей — вытянул коротенькую шейку, я почесала нежную кожу между шейными пластинами. От удовольствия зверюга смежила веки, задергала хоботком и захрюкала.

— Сильный старик Даки! — приговаривала я, гладя складки его хоботка, очищая веки от прикипевшей грязи.

Дипроды жили столько же, сколько люди. Большие дети выбирали себе детеныша и воспитывали. Зверь вырастал в три раза больше человека, но хозяина все равно слушался. Если, конечно, правильно воспитывать.

Девчонкам дипрод не положен — зачем он будущей зудай? — кроме тех, кто хочет быть темлойн, как я. Но даже мне нормальных детенышей не досталось, и дали полудохлую самочку. Но ничего, я ее выхожу, выкормлю, будет сильная и послушная, вместе на войну пойдем.

Мыш залез на забор и не решался спрыгивать — а вдруг затопчут дипроды? Стыдный у меня друг, трусливый. Надо будет его перевоспитать.

Почти все дипроды спали, лежа на земле, будто множество каменных глыб. Две самки бодались безрогими лбами и пытались сдвинуть друг друга с места.

Перед тем как переступить невысокую ограду и пойти к молодняку, я села на спину к спящей мамаше моей девочки, разогнала мух, почесала за маленьким розовым ухом. Дипродиха вздохнула и замурчала, ее хоботок затрепетал, шерсть на хребте заколыхалась.

— Спи, пойду-ка я Тишу проведаю.

Дипродыши напоминали здоровенных свиней: такие же безволосые, только вместо пятаков — морщинистые хоботки длиной в две ладони. Пластины брони у них начнут нарастать года через три. С хрюканьем и повизгиваньем мелкота ломанулась ко мне, оттеснила к забору. Каждый дипродыш тянул морду, получал свою порцию ласки, потом уходил — будто понимал, что больше не получит.

Тиша, самая маленькая из всех, грустно стояла в сторонке. Наконец я протолкнулась к ней, обняла, погладила по голове:

— Что ж ты, моя хорошая, опять загрустила?

Тиша издала смешной прерывистый звук: "м-м-м-м", будто жаловалась на что-то.

— Ты голодная? Эти свинорылы сожрали все вкусное, а тебе не оставили?

"М-м, м-м". Показалось, что она соглашается. Придется ее подкармливать, а то так и не вырастет.

— Ну, идем со мной, прогуляемся!

Тиша взвизгнула и побежала впереди, едва не сбивая с ног. Остальные дипродыши рванули следом, радостно похрюкивая. Задрожала земля. Сначала я подумала, это потому, что дипроды побежали, но нет. Мыш заорал:

— Талиша! Кто-то приехал, побежали смотреть!

Вот демон, я Тишку выгулять пообещала! Но с другой так посмотреть хочется! Вон, на стойбище уже ор поднялся. Я посмотрела на Тишку, она приуныла, повесила хоботок. Пришлось обнять ее и пообещать тыкву или грибов. Говорят, звери глупые и ничего не понимают, но я-то знаю, еще как понимают! Тишка успокоилась и вприпрыжку помчалась к другим детенышам, с разбегу толкнула лбом самца, который в два раза крупнее, он чуть не упал. Я улыбнулась, радая за нее. Ну вот, она просто скучала!

— Ну, ты что? — спросил Мыш.

— Бегуууу! — я перепрыгнула через ограду, и мы наперегонки побежали к стойбищу, где кричали, бранились, лязгало железо.

Что же там такое может быть?

Прямо к шатрам мы идти побоялись — нам могло влететь из-за того, что мы сбежали от зудай и не стали собирать землянику, — обогнули обжитую поляну, сначала засели под дубами в лесу, потом перебежали к зарослям шиповника, от них ползком — к другим кустам, а дальше точно так же, на пузе — к крайнему шатру. От него я думала добежать до следующего, а там уже будет виден колодец, возле которого обычно происходит все самое интересное: наказывают провинившихся, хвастаются трофеями и добытыми рабами. Свадебный день проводится ближе к шатру шада.

Близко подобраться не получилось, потому что сразу за первым шатром сидели наши, да не просто сидели, а затаились с обнаженными мечами. Лучники положили луки так, что могли их схватить мгновенно. Значит, что-то стряслось серьезное, аж сердце заколотилось. Только мы собрались высунуться из-за шатра, за которым притаились, как ближайший лучник обернулся, и мы опять спрятались.

Но я успела увидеть не только широкий второй шатер и третий, но и кусок поляны между ними, где толпились наши вперемешку с мягкотелыми, приехавшими на лошадях. В гомоне слов было не разобрать, одно ясно — все взволнованы. Неужели снова война?

Набег — ничего страшного. После набега обычно все возвращаются живыми, да еще с добычей, а вот война… Сначала мы долго шли на север, всю зиму. Я не понимала, зачем и куда, никто ничего толком не объяснял. Из обрывков разговоров стало понятно, что нас позвал шад мягкотелых, мы поможем ему воевать, он отдаст нам землю, которая станет нашим новым домом. Наш шад согласился, и мы пошли.

Я войну не видела, дети и самые слабые зудай сидели в шатрах, а мужчины, зудай посильнее и даже рабы ушли на войну, а вернулись не все. Все, кто был добр ко мне, погибли. Зато мы теперь здесь, среди людей, в лесу, где много дичи, ягод и грибов. Раньше помногу дней бродили по пустоши, где нет воды, мы хотели пить, дипроды падали на колени, и приходилось их убивать. Если мы находили лес, то там водились ацхары или другая дрянь… Зарги сильные и храбрые, но ацхары — скорее демоны, чем люди, они умеют колдовать, и нам приходилось отступать. Снова и снова отступать. Дальше и дальше на север.