Евгений Решетов - Полночь - время колдовства

- Я спрошу совета матери.

- Спасибо, - поблагодарил я, практически искренне.

Каститас хмыкнув, открыла дверь и пошла к лестнице. Я следом за ней. Любовник как-никак.

Из города я шел с ощущением того будто бы кого-то предал. Ведь я не должен учиться колдовству - это отвратительная мерзость. Столько людей погибло ради силы колдунов и ведьм. Они просто физически не могут обходиться без человеческих страданий. Иначе им никогда не воспользоваться примум вис. А я сам, не сопротивляясь, падаю в эту пучину тьмы, бездну порока. Я все это понимал, но жгучий интерес не давал мне покоя. Это же сакральные знания. От кого я еще узнаю о мире колдовства? Я утешал себя мыслью, что попробуй, откажись учиться, то ведьмы могут применить свою власть надо мной и просто заставить. Я не собирался прощать им все то, что они учинили надо мной. Я обязательно отомщу, и полученные знания помогут мне. Сперва, мне надо избавиться от заклятия, что довлеет над моим сердцем, а уж потом посмотрим.

В голове каша из колдовских знаний принимала структурированный вид. То, что дала мне Каститас было вроде знаний начальной школы, а то, что я вычитал в паре книг, притаившихся у меня дома, было очень похоже на университетские. Особенно в память запал та тетрадка с мелким убористым почерком. В ней мог скрываться ключ к моему освобождению.

Почти перед самыми воротами в лагерь, я пришел к соглашению с совестью, которое устроило нас обоих. Буду познавать колдовство, но не применять его на людях. Так сказать только теорию, но не практику.

Я пересек расстояние отделяющее меня от казармы и зашел внутрь. Под изучающими взглядами солдат разделся и лег на свою койку. В голову пришла мысль: "Как я объясню графу, где был сегодня, начиная с полудня и до сего вечернего времени? Он, конечно, разрешил покидать лагерь, но я не думаю, что вот так вольно могу распоряжаться этим разрешением. А ведь еще есть Каститас с ее занятиями, которые тоже требуют времени". Мысль пришла умирать, так как я почти мгновенно заснул.

Каститас появилась ночью, когда я тревожно спал, ожидая какого-нибудь дурного сюрприза, но только со стороны своих сослуживцев. Уж больно злобно они на меня смотрят в последнее время. Как бы не отметелили ночью. Ведьма едва царапнула стекло, а я уже проснулся и вперил в нее туманный взор. Она мотнула головой, чтобы я вышел. Быстро одевшись, сержант был бы доволен, я покинул казарму.

Ведьма ждала меня верхом на Лео.

- Забирайся, опасно здесь долго находиться, я чувствую, что в лагере многие не спят.

Я уже без страха залез на грифона, и мы взлетели.

- Куда? - спросил ее я.

- В замок, - так же кратко ответила она.

Я пожал плечами, но она этого не увидела. Так как полет проходил в молчании, я принялся мечтать о том светлом времени, когда сумею освободиться и тогда то, она у меня попляшет, и матушка ее тоже, вот только Лео я не трону, попробую приучить, уж больно он хорош чертяка.

Через некоторое время мы прилетели в Малум Енс. Нас уже ждали. Парадная зала была освещена. Каститас не пошла по лестнице, а сразу же свернула к неприметной, серой дверце. Она открыла ее и начала спускать по крутой каменной лестнице с заметно истертыми ступенями. Я хвостиком следовал за ней, пока не понял, что она привела меня в темницу. Тут я пораженно замер, глядя, в свете пламени настенных факелов, на ряд камер и большой деревянный стол, на котором были закреплены кандалы. Всё, допрыгался северный олень. Сейчас тебя будут расчленять на благо колдовской науки или заполнять твоими страданиями ретраитур.

Каститас увидела страх отразившейся на моей лице и разочарованно произнесла:

- Ну и трус же ты. Никто не будет тебя убивать.

Я испустил еле слышный выдох облегчения и тут же вздрогнул всем телом, ощутив движение возле стола. Это мать Каститас раскладывала какие-то баночки на нем. Она не обращала внимания на наше вторжение, словно не видела нас, хотя я прекрасно понимал, что она уже давно осведомлена о нашем прибытии.

Девушка твердо произнесла, смотря мне в глаза:

- Раздевайся.

- Что, совсем? - поразился я с вновь возникшими подозрениями о своей кончине.

- Можешь оставить исподнее.

Было прямо скажем неуютно, стыдновато, страшно, но я все-таки разделся, оставшись только в грубом нижнем белье. Бежать некуда, оставалось подчиняться. Я понимал, что кандалы здесь не случайно. Отдаваться на волю двух ведьм, было чрезвычайно опасно. Страх я уже почти не испытывал. И дело не в словах Каститас, которая пообещала не убивать меня, а в том, что я похоже уже смерился со своей нелегкой судьбой, образно говоря - переболел страхом. Да и вообще не в том я положении, чтобы артачиться. Они крепко держат меня за яйца.

Каститас оценила мое белье словами:

- Как ты только ничего себе не стер в такой циновке. Хотя может и стер.

- Ничего я не стер! Все при мне! - выкрикнул я возмущенно, чем вызвал ее улыбку, хотел добавить еще что-нибудь, что непременно бы привело к боли в моем сердце, но при матери Каститас не стал. Если молодая ведьма еще более-менее предсказуема, то старая в этом уравнении неизвестное, которое за дерзость в разговоре со своей дочерью может и молнией между рогов зарядить.

- Ложись на стол, - скомандовала Каститас жизнерадостно.

Я выполнил приказ Каститас. Она захлопнула на моих конечностях прохладное железо кандалов, покрытых серебром. Только прозвучал последний щелчок кандального замка, как Ветус приподняла мне голову и поднесла к губам наполненную сладко пахнущей жидкостью пиалу. Я выпил ее, ощутив приятный вкус. Глава ковена тут же воткнула мне в рот кляп и завязала веревочки на затылке. Я задергался, но не от боли, а просто проверяя насколько крепко скован. Оказалось, что крепче некуда.

Ветус вытащила из складок платья маленький нож и сделала два тонких, вертикальных надреза на моем горле, а затем уколола иголкой внутрь моих ушей, достав, кажется, до самой барабанной перепонки. Я совсем не ощутил боли, хотя уже готовился корчиться во всю силу. Почувствовал только, как раздвигается кожа на шее и легкое нажатие внутри ушей. Ветус тем временем втерла в надрезы какую-то мазь, капнула в уши зеленую дрянь, похожую на чьи-то сопли и начала открывать и закрывать рот, будто, что-то пела.

Я лежал в неудобной позе, чувствовал, как затекают конечности, ощущал шероховатость стола голой спиной, и пытался услышать беззвучное пение ведьмы. Казалось бы, не от чего паниковать, пока не убивают, а только издеваются, но тут дикая боль пронзила горло и уши. Глаза полезли из орбит, чертов кляп мешал мне визжать как девчонке. Я дико извивался на столе и если бы не кандалы, то уже раздирал бы себе горло в кровь, которое, внезапно, в дополнение к боли невыносимо зачесалось, а уши бы уж точно оторвал.