Эшли Дьюал - Смертельно безмолвна

— Почему? — Я недоверчиво хмурюсь.

— Есть определенная иерархия ведьм, Мэттью, в зависимости от того типа энергии, который их подпитывает. Вода — первоначальное воплощение самой Жизни. Поэтому все ведьмы водной стихии, гораздо сильнее и выносливее остальных.

— А к каким стихиям относитесь вы?

— Я — воздух, — отвечает Мэри-Линетт. — Норин — земля.

— Таких, как мы тысячи, например, стихия Меган фон Страттен — огонь, ты и сам уже в этом убедился, верно? А вот водная стихия — это редкость! Вымирающий вид. Я никогда таких не встречала, как и моя мать. Но Ноа указал нам на зеркало, на ту фразу…

— Вы про надпись на зеркале? Сгорающий в Огне, в Воде возродится?

— Именно. — Норин решительно приближается ко мне, и я замечаю, как у нее в глазах проносятся разные чувства, ни одно из которых я не могу описать словами. — Только Вода победит Огонь, что значит, что мы должны найти ведьму, которая принадлежит к водной стихии.

Она поможет Ари, я уверена.

— Поможет? — Недоверчиво переспрашиваю я и делаю шаг назад. — Норин, но ведь вы сказали, вода победит огонь, а не поможет ему.

— Неважно.

— Думаете?

— Конечно, нет. — Женщин взмахивает рукой и отворачивается. — Мелочи.

— Я бы так не сказал.

— Мэттью…, — неуверенно шепчет Мэри-Линетт, но я лишь подаюсь вперед.

— Что, если человек, которого мы найдем, убьет Ари? Вы не подумали об этом?

— Ноа Морт не стал бы наводить нас на ложный след, — предполагает Джейсон.

— Но вдруг он сам не знает, что делать?

— Считаешь, ты умнее Смерти? — Норин резко переводит на меня взгляд и стискивает в кулаки пальцы. — Прекрати, ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— А вы имеете? — Женщина собирается ответить, но я опережаю ее, вскинув ладони в сдающемся жесте. — Подождите, — шепчу я, — мне не зачем спорить. Я не хочу спорить. Но я думаю, прокручиваю в голове ваши слова и вижу, что все не так идеально, как кажется.

— А что вообще идеально в нашем мире, Мэтт? — Распахнув глаза, спрашивает Норин. Она нервно дергает плечами и отходит назад, словно бежит от меня и от моих вопросов. А потом она останавливается, оборачивается и вновь кажется мне уверенной в себе. — У тебя за плечами так мало прожитого. Ты еще не понял, что иногда, ошибаясь, люди приходят к большему, потому что проходят через самое трудное.

— Вы осознанно рискуете, Норин.

— А мы не в том положении, чтобы выбирать. Я согласна рискнуть, потому что знаю, что если Ари будет что-то угрожать, я закрою ее собой, и она останется в живых.

— Но почему кто-то вообще должен пострадать? — Не понимаю я.

— Потому что по-другому не бывает.

— Норин, Мэтт прав, — неожиданно заявляет Мэри-Линетт, и я перевожу удивленный взгляд на вторую тетю Ари. — Прошел всего день, у нас есть время подумать! Пророчества всегда сбываются, ты ведь знаешь. А в нем говорится о смерти.

— У нас нет времени подумать. С каждой минутой добра в Ари становится меньше.

— Пожалуйста, давай…

— Нет, — обрывает сестру Норин и становится холодной, как айсберг, ее голубые глаза наливаются виной. Она слабо покачивается и порывисто взмахивает руками в воздухе, как будто отмахивается от правды и от реальности. — Мы и так допустили то, что с Ариадной случилось, Мэри. Мы подвели Ари, подвели Реджину.

— Не надо, не говори так.

— Но это правда. Я не собираюсь упускать возможность лишь потому, что какому-то мальчишке показалось, будто Смерть понятия не имеет, о чем просит.

Я недовольно стискиваю зубы, а Норин срывается с места и выходит из кухни, стуча толстыми каблуками об пол. Джейсон невесело улыбается, а затем выдыхает:

— Я схожу за ней.

Он уходит, а я устало придавливаю пальцами глаза и упираюсь спиной о шкафчики. Почему все так пренебрежительно относятся к моему возрасту? Глухо усмехаюсь и вдруг понимаю, что толика терпения удерживает меня от попытки проломить дыру в стене этого идиотского дома. Я пытаюсь помочь, а мои слова воспринимают в штыки. Но зачем мне с ними спорить? Зачем ставить палки в колеса? Я хочу вернуть Ари, возможно, больше всех их вместе взятых. Неужели до них никак не дойдет эта банальная истина?

— Каждый переживает по-своему, Мэтт, — говорит Мэри-Линетт и стаскивает с миски зеленое яблоко. — Кто-то злится, а кто-то кидается с головой в приключения.

— Приключениями вы называете попытки самоубийства, или попытки подвергнуть ту девушку, из-за которой мы вообще собрались здесь, опасности?

— Мы не идеальные тетушки, а ты не идеальный парень. Норин испугана.

— Все испуганы.

— А тебя сложно переубедить, верно?

Я пожимаю плечами и бросаю:

— Наверно. Я соглашаюсь с людьми, когда вижу, что они говорят правду, но пока что вы просто пытаетесь оправдать сестру, и решающий фактор тут эмоции, а не рассудок.

— Какой ты холодный и расчетливый, — ворчит Мэри, — а не ты кричал в ванной, что у тебя голова кругом, и что ты ничего не понимаешь?

— Я не…

— Что?

— Это другое.

— Да ладно. — Мэри откусывает огромный кусок от яблока и невнятно бурчит, — а мне так не показалось. По-моему, ты слишком много требуешь от людей, Мэттью. Научись не только себе делать поблажки, но и тем, кто тебя окружает.

— Я делаю людям поблажки, — оправдываюсь я. — Делаю.

— Ты, наверно, сейчас говоришь про Бетти, которая убежала вся в слезах. Или, может, ты говоришь про брата, которого оставил одного?

Я собираюсь ответить, но затем закрываю рот и отворачиваюсь. Горло вспыхивает, а лицо краснеет, словно на него вылили тонну краски. Неужели я не прав?

— Люди должны сами выбираться, должны уметь выбираться, — нерешительно шепчу я и замечаю, как Мэри-Линетт поджимает тонкие губы.

— А ты научился выбираться? Не говори чепухи, мальчик. Этому нельзя научиться.

Я ничего не отвечаю. Поправляю низ чужой футболки и вдруг понимаю, что обязан пойти к брату. Слова этой женщины заседают в голове, и мне становится стыдно.

— Я вернусь к вам, хорошо?

— Спрашиваешь разрешения? — Усмехается Монфор, но затем на выдохе кивает. — Да.

Конечно. Ты можешь прийти в любое время, Мэтт.

Коротко киваю и быстро удаляюсь, намереваясь, как можно скорее увидеть брата.

Я прихожу домой лишь к полудню. Пришлось потерять минут десять, когда я плелся по неровной дороге вдоль парка. Башка звенела от каждого проделанного шага, будто бы проклятая.

Устало распахиваю дверь и едва не сталкиваюсь лбом с Долорес, стремительно уворачиваюсь, а она ставит на пояс руки, собираясь, наверняка, отчитать меня.

— Куда. Вы. Пропали.

Мы? Я морщусь и принимаюсь отходить в сторону, надеясь, таким образом избежать ее праведного гнева и пристального взгляда. Ничего не понимаю, собираюсь выдумать как всегда какую-нибудь небылицу, как вдруг Долорес меняется в лице. Руки ее падают, глаза на меня смотрят уже не раздраженно, а испуганно. Она прикрывает губы и бросает: