Эшли Дьюал - Смертельно безмолвна

— Господи, мне не плохо. И я вообще не хочу ничего обсуждать. Это идиотизм. Тебе, как всегда, весело. Ты, как всегда, ничего не понимаешь. Ты думаешь, это очередная игра, в которой мы спасаем друг друга и бла-бла-бла. Человек умер! Я убил человека! Неужели до тебя не доходит, что все катастрофически вышло из-под контроля?

— До меня все прекрасно доходит, Мэтт.

— Тогда почему ты еще здесь? В этом доме? Почему ты еще говоришь со мной?

— Потому что ты — мой брат.

— И что?

— Ты обо мне всегда заботился. Теперь я о тебе позабочусь.

— Обо мне не надо заботиться, — нервно мотыляю головой, — я сам справлюсь.

— Каким образом? Убежишь? — Хэрри отворачивается и беззащитно обхватывает себя за туловище руками, будто ему холодно. — Без тебя мы не поможем Ари.

— Что?

— Без тебя мы не…

— Я услышал тебя. Но ты, кажется, не понял, гений. — Подхожу к брату и стискиваю в кулаки пальцы. — Я не собираюсь помогать Ариадне. Она — больше не главный герой. Она умерла в прошлой серии, Хэйдан. Теперь мы имеем дело с настоящим злодеем. А знаешь, что случается со злодеями во всех историях? — Брат молчит, выжидающе глядя мне в глаза растерянным взглядом, а я шепчу. — Их убивают.

Его челюсть отвисает, я и сам не верю, что сказал это вслух. Но это правда. Это, черт возьми, полная правда. Ари умерла. Ее больше нет, есть чудовище, которое находится в ее теле, и мы просто обязаны остановить его. Вот, в чем заключается моя дальнейшая цель.

Из мыслей меня вырывает оплеуха, которую Хэйдан отвешивает мне по затылку.

Я изумленно расширяю глаза, а он восклицает:

— Ты выжил из ума?

— Какого…

— Еще раз скажешь нечто подобное, и я все дерьмо из тебя выбью!

— Ты ударил меня.

— Да, ударил! — Горячо отвечает брат и пятится вперед. — И еще раз ударю, если ты об Ари нечто подобное скажешь, уяснил? Она нам жизнь спасала сколько раз.

— Это была не та Ари. — Разъяренно чеканю я. — Это был совсем другой человек.

— Это она же! Ей нужно помочь, мы должны ей помочь, а ты несешь полную чушь!

— Она убивает людей, она нас едва не поджарила в доме. Теперь Ари еще и заставила меня убить Эбигейл. Неужели ты не понимаешь, что мы потеряли Ариадну? И уже давно.

— Не верю, что это твои мысли.

— Мы должны дать отпор этой твари даже ради самой Ариадны. Она бы никогда вред людям не причинила. А эта марионетка распоряжается жизнями направо и налево.

— Знаешь, что?

— Что?

— Ты был прав.

— Я всегда прав.

— Уходи. — Хэрри нервно передергивает плечами и грозно выдыхает. — Давай, вали. Я не собираюсь с тобой разговаривать, пока у тебя мозги на место не станут.

— У меня все в порядке с мозгами, Хэйдан. Не нарывайся.

— Раньше бы ты за такие слова голову снес. А теперь ты сам их говоришь.

— Я многого не понимал.

— Отлично, знаешь? Замечательно, что сейчас ты все понял. Давай. — Хэйдан ладонью недовольно взмахивает и поворачивается ко мне спиной. — Катись.

— Хорошо.

— Придурок.

Это последнее, что я слышу от брата, прежде чем он переступает порог коттеджа и в бешенстве захлопывает дверь. Хэрри больше нет, нет больше его болтовни, и я киваю.

— Отлично.

Так даже лучше.

Срываюсь с места и поправляю ворот пальто. Если никто со мной не согласен, это не значит, что я не прав. Я прав. Я всегда прав. Ариадна опасна, и я должен остановить ее. Ко мне в голову приходит безумная идея, и я повинуюсь. Бреду вдоль темных улиц и думаю о том, как пусто в груди. Уверен, опусти я сейчас глаза на свое туловище, я замечу дыру. Из этой дыры торчат обнаженные нервы, которые вибрируют и заставляют меня сердиться до безумия, кричать до исступления и ненавидеть себя до отчаяния. Я сам себе мерзок. Все, о чем я могу сейчас думать, это о том, как тяжелы руки, перепачканные в крови. Как слепы глаза, закрытые мутной пеленой. Я повинуюсь инстинктам, которые раньше меня никогда не подводили. А теперь, такое ощущение, что инстинктов больше нет. Нет интуиции.

Нет воли.

Будто очередная марионетка, сломанная и бракованная, я плетусь вперед, решаясь на нечто опасное и отвратительное. Мое сердце против. А голова согласна.

Я всегда слушал голову.

Взлетаю по ступенькам на уютное крыльцо и звоню в дверь. Мне открывают тут же.

— Привет. — Говорю я и стискиваю зубы до скрипа. Я уверен, что поступаю верно. Да, я уверен. Уверен. — Ты была права. Я могу пройти?

— Конечно. — Джиллианна кивает и вымучивает фальшивую улыбку. Однако затем на ее лице появляется новое выражение, с которым я еще не сталкивался. — Проходи. — Глаза у нее вспыхивают яркими, обжигающими искрами. — Мы ждали тебя.

Отец Джиллианны — пастор Хью — наливает мне чай и садится напротив. Я давно тут не был. Забыл, как выглядит идеальный дом Хью, идеальный порядок, идеальная чистота. Даже воздух здесь легкий, совсем не такой, как на улице, стерильный.

Я не хочу пить. Я не хочу обманывать и притворяться. Я устал.

— Что вы можете мне предложить? — Мой голос тверд. Я намерен избавиться от зверя, который поработил тело Ариадны Монфор. И ничто меня не остановит.

— Я знал, что рано или поздно ты найдешь к нам путь, сын мой.

Пастор Хью — высокий, седовласый мужчина с серыми глазами, в которых плавает и застаивается пустота. Я ненавидел его проповеди. Я не считался с его мнением. Мне было спокойно рядом с его дочерью, и это единственное, что нас связывало. Любовь к Библии — одержимость, о которой мне ничего неизвестно. Я уверен, что с помощью религии многих людей просто заставляли делать то, что было выгодно высшим сословиям. И потому меня, да простит Господь, всегда удивляло желание примкнуть к стаду необразованных психов.

Необразованными психами я всех фанатиков называю за глаза.

На данный момент, пастор Хью — союзник, который знает, как избавиться от зверя, и потому я готов терпеть его общество, терпеть звук четок, которые скользят в его пальцах.

— Ты не пьешь чай.

— Я не голоден.

— Мне больно глядеть, каким мучениям ты подвергся. — Мужчина сочувствующе мне в глаза смотрит. Я не покупаюсь на эту жалкую попытку войти в доверие. — Мне жаль.

— Я пришел не за жалостью.

— Тогда зачем ты пришел?

— Отец, — вмешивается Джил и робко поводит плечами, — Мэтту нужна помощь.

— Мне нужна информация , — бесстрастно бросаю я. — Что вы знаете о Монфор, каким образом я могу помочь, что от меня требуется.

— Столько вопросов, мальчик мой. Ты настроен решительно.

Молчу. Просто смотрю на него и не двигаюсь. Я пришел не болтать, и мне наплевать на весь этот фарс, на теплый чай и церковные проповеди про понимание и сочувствие. Так уж случилось, что я больше не обладаю этой маниакальной верой в лучшее. Я изменился, я рад, что я вспомнил, как думать головой, а не непредназначенными для этого органами.