Вера Чиркова - Западня

Вот как… Значит, Таэль уже знала в тот момент, когда он так решительно уходил от нее по лестнице, что им предстоит расставанье, и ждала… Может, хотела проститься, а может, намекнуть? А он, болван деревянный, упрямо топал вниз, хотя душа упорно рвалась к ней.

— Харн, ну зачем ты так, — не выдержал лекарь, — тебе же дали браслет? Значит, сможешь сходить, как только решишь свои проблемы.

— И схожу, — с угрозой пообещал неизвестно кому герцог, решительно поднимаясь с кресла. — А сейчас идем ужинать. Ительс, возьми, пожалуйста, с собой фейла.

— Я сам могу подсказывать, — осторожно предложил дракон, — мы чувствуем ложь ничуть не хуже фейлов.

В малую столовую Хатгерн шел впереди всех, зорко оглядывая залы и галереи и отмечая происшедшие без него перемены. Каковых было очень немного, и это говорило в пользу Регорса.

Как герцог уже успел убедиться во время церемонии подтверждения присяги и разговора с друзьями, именно генерал, едва осознав истинную суть интриги ее светлости, мгновенно взял власть в свои крепкие руки и настрого запретил всякие перестановки и перемены во дворце. И окончательно рассорился с Юнгильдой, не позволив ей перебраться в покои мужа, в которые она отказывалась входить уже лет пятнадцать.

Регорса Хатгерн тоже пригласил на ужин, как и Бринлоса, и графа Вардина Тольено. Старого друга герцог освободил из тюрьмы первым и тотчас назначил главным советником. А пока Харн разбирался с остальными узниками, граф успел съездить домой, успокоить родственников и вернуться переодетым и свежим. Впрочем, условия в камерах для знатных узников были сносными, и кормили их блюдами, принесенными из герцогской кухни.

Регорс и в этом проявил присущую ему предусмотрительность, отлично понимая, как мало реальных обвинений можно предъявить людям, которых так люто ненавидела ее милость. И это была самая горькая боль и самое большое разочарование генерала за всю его жизнь. Истина обрушилась на него внезапно, в тот момент, когда он принес женщине, которую тайно и истово обожал почти двадцать лет, считая святой страдалицей, известие о пропаже ее старшего сына.

Разумеется, Тел вор знал, как сильно Юнгильда обижена на Хатгерна, и догадывался, кого она желает видеть во главе герцогства, но продолжал надеяться на ее благоразумие. Искренне веруя, что достаточно им сесть всем вместе в кабинете и обсудить претензии герцогини. А после останется лишь выдворить из дворца Ральену и послать Лархоя наместником в один из богатых южных городов. И тогда Юнгильда займет во дворце подобающее ей место, а он сможет тайком любоваться точеными чертами ее холеного, хотя и слегка увядшего лица.

Но ее милость страшно разозлилась, узнав о бегстве сына с лаэйрой и об убийстве Бретты. Орала на Регорса так, словно была скандальной торговкой с городского рынка, а он — мелким воришкой, укравшим у нее пучок редиски. В запале Юнгильда проговорилась насчет своих истинных планов, в единый миг свергнув несчастного генерала с вершины хрустальной башни его иллюзорного замка в глубокий ров, наполненный нечистотами.

А немного поостыв и спохватившись, несказанно изумилась, обнаружив перед собой предусмотрительного, бдительного и непоколебимо уверенного в правоте своих действий командующего армией вместо готового ради нее на все наивного солдафона. Она пыталась рыдать и взывать к его былым чувствам, но генерал уже совершенно прозрел и лезть в пучину розового тумана более не желал. Да и не смог бы, острая боль от сознания своего предательства отравляла каждый миг его существования.

И она только многократно усилилась после того, как вернулся с пустыми руками отряд гвардейцев, взятый Меркелосом для поимки беглецов. С того дня по казармам пошли гулять рассказы о последних словах герцога, загнанного вместе с молодой женой в непроходимое ущелье. Выслушав их от верного шпиона, Регорс побелел как стенка и с того момента надеялся только на чудо, отправив на поиск господина и его жены отряд лучших следопытов. Однако они не обнаружили ни малейших следов не только герцогской четы, но и трупа советника Меркелоса, оказавшегося тайным шпионом Юверсано.

Длинный и широкий стол в столовой был уже накрыт, и в стоявших с торца креслах, которые, но правилам, предназначались правящему герцогу и его супруге, сидели ее милость Юнгильда дэй Крисдано и Лархой, разодетые, как на торжественный прием.

— По-моему, ваша матушка не поверила в вашу подлинность, — скорбно произнес Зрадр и огорченно вздохнул.

В тот же миг кресла герцогини и ее младшего сына приподнялись и легко перелетели к одной из боковых сторон, оставляя во главе стола свободное место, куда догадливые слуги тотчас поставили два других кресла.

Хатгерн твердым шагом прошел к своему месту, уселся, и устало предложил спутникам:

— Устраивайтесь, друзья мои, где вам удобнее.

— Вы не желаете поцеловать руку вашей матушке, ваша милость? — едва придя в себя, оскорбленно осведомилась Юнгильда, неприкрыто сверля недобрым взглядом устраивающихся вокруг сына людей. — Боюсь, ваша поездка нанесла урон вашим манерам.

— Пока не желаю, — сухо ответил Харн, не обращая внимания на подколку, — сначала выясню, кто рассыпал в моих комнатах яд. И вам придется обходиться без моих поцелуев весь остаток жизни, если дознание приведет к вам.

— И какой же там был яд? — с холодной усмешкой осведомилась ее милость и поднесла к губам вилку с кусочком рыбы.

Даже не подозревая, какое потрясение вызвали в душе герцога эти слова и безразличие, с каким они прозвучали. Там рушились мосты и туманные замки, горели заповедные чащи и васильковые поля, пересыхали хрустальные родники и стремительные реки, превращались в пыль города и скалы.

Все то незыблемое, с чем отождествляются в сознании людей священные слова «семья» и «родительская преданность». Драгоценные реликвии, ради которых люди идут в бой, на подвиги и в дальние странствия и к каким надеются однажды вернуться.

Много лет Харн надеялся, что и у него все это есть, а вот теперь вдруг ясно понял, как глубоко обманывался. Судьба дала ему многое: знатность и титул, богатство и герцогство, но жестоко обделила, лишив одной из важнейших для человека вещей — материнской любви.

Ни одна женщина, которую он знал, не стала бы так равнодушно кривить губы и спокойно смаковать рыбу, узнав о рассыпанных в комнатах сына ядовитых зельях. И это безразличие давало ему право на такую свободу в принятии решений, о какой он и близко не помышлял всего несколько минут назад.

— Вам лучше знать, ваша милость, — вернул герцогине едкую усмешку дракон, — ведь именно вы запретили входить в покои вашего сына слугам и стражникам. И кроме вас, никто не знает тайных ходов и не может попасть в закрытые комнаты. А кроме того, ваши сундуки и шкатулки воины Регорса наверняка не обыскивали, как у всех остальных.