Вера Чиркова - Западня

— Кто ты такой, чтобы меня судить? — помрачнев, процедил герцог и, забыв про холод, взял в руки комок снега. — Вы, драконы, вообще делаете ошибку за ошибкой! Лучше бы заранее побеспокоились, как девушкам жить с вашим ледяным сердцем, прежде чем калечить их дурацкими ритуалами.

— Я хотел поговорить с тобой по-хорошему, — зарычал Зрадр, — думал предложить открыть тебе портал в твой замок, но, раз ты не хочешь понимать добрых слов, отправлю без уговоров!

— А кто тебе сказал, будто я сдамся без боя? — выхватывая кинжал, отпрыгнул от него герцог.

— Не поможет тебе твоя железка, я и голыми руками справлюсь, — ехидно сообщил дракон и многозначительно зашевелил пальцами, явно готовя недавнему соратнику какую-то ловушку.

Отчаяние и гнев захлестнули Хатгерна жаркой волной, он и сам понимал, как смешно бросаться с кинжалом на существо, которое может перенести тебя на край света одним движением пальца. И тогда уже больше никогда не увидать ему загадочных глаз Таэльмины, не коснуться ее локонов, не поймать хотя бы случайную улыбку. Сейчас все это одним махом отнимет рыжий монстр, с самым зловещим видом плетущий какую-то гадость.

Не в силах терпеть сжигавшую его горечь и обиду, герцог резко размахнулся и изо всех сил швырнул кинжал прямо в наглую драконью рожу.

Зрадр в последний миг что-то почувствовал, стремительно поднял руку, защищаясь, но отбить удар не успел, и родовой кинжал вонзился ему в тыльную сторону ладони.

— Человек! — взревел дракон, одним прыжком оказавшись рядом с Харном и хватая его за плечо лапой с мгновенно отросшими когтями. — За это ты мне ответишь!

Острая боль пронзила руку герцога, и он невольно зашипел, но тут же стиснул зубы, чтобы не доставлять врагу радости. А в следующее мгновение почувствовал, как мощная лапа полоснула по его рубахе, и рану обожгло каленым железом.

Бледный свет зимнего солнца вдруг стал ослепительно-ярким… и тотчас начал меркнуть, а белое пушистое покрывало, щедро расцветшее россыпью алых ягод, стремительно понеслось Харну навстречу.

Проводив гостей взглядом, Таэльмина невесело вздохнула и нехотя поднялась со стула. Уже несколько дней перед обедом она полтора-два часа занималась совершенно незнакомым прежде делом — училась управлять магическими способностями. Вот и сейчас нужно было срочно идти на тренировочную площадку, никаких послаблений в праздничные или непогожие дни новый наставник своей ученице не давал.

— Ты же каждый день упражняешься с метательным оружием, — строго заявил он, и Таэль сразу проглотила все заготовленные доводы.

Хотя девушка и старалась заниматься бросками игл и кинжалов тайно, однако укрыться от всевидящих глаз дракона и домовых было просто невозможно.

Быстро переодевшись в принесенный Илой полумужской костюм и удобные сапожки, государыня надвинула на лоб капюшон короткого мехового плаща и, никем не замеченная, проскользнула к лестнице, ведущей в заброшенный пока парк. Вдоль фасада древни уже расчистили дорожки, сложив возле одного из боковых выходов огромную кучу выкорчеванных сухих деревьев и ветвей.

Выбранную Зрадром полянку окружали заросли одичавшей малины и сирени и непроходимый бурелом. Единственным местом для коротких передышек была поставленная драконом в глубине этой полянки беседка, заодно служившая наставнику и классной комнатой.

Заветный браслет начал греться, когда Таэльмина дошла почти до выхода, и девушка встревоженно оглянулась, гадая, откуда ей ждать нападения. Но вокруг было тихо и пустынно, никто, кроме них с драконом, этим выходом не пользовался, во дворце подобных было не менее десятка.

Девушка решительно распахнула дверь и шагнула на крыльцо, оглядывая изменившуюся за ночь знакомую полянку. Теперь она казалась просторнее и праздничнее, и только две цепочки следов, протянувшиеся к беседке, портили ровное покрывало первого снега. Тень невольно нахмурилась, ранее дракон никого не допускал на их занятия и даже выходящие на эту сторону окна озаботился прикрыть плотными ставнями.

Браслет вдруг снова нагрелся, резко и сильно, и почти сразу плечо тени пронзила острая боль. Таэльмина даже зашипела от неожиданности и схватилась рукой за мягкий мех плаща. Но тут же увидела борющихся возле беседки мужчин и почти сразу поняла свою ошибку. Это была не ее рана и не ее боль, и, следовательно, один из сражающихся не мог быть никем иным, кроме Харна. Вернее, тот, который ранен.

Тень спрыгнула с крыльца и помчалась к беседке, хотя отлично понимала: ей уже не успеть разнять драчунов, как бы она ни спешила. Однако бежала все стремительнее, не отводя взгляда от сцепившихся мужчин.

Вдруг один из них упал, и тень разглядела, как второй наклонился над противником с самым решительным видом. В тот же момент зачарованный браслет обжег ей запястье нестерпимым огнем и почти сразу остыл, становясь холодным и безжизненным, как простое железо.

Что-то оборвалось в душе Таэльмины, стремительно понеслось вниз, как огромная сосулька с края башни, и рухнуло на каменные плиты площадки, рассыпаясь на мелкие осколки и рождая нестерпимо острую боль. А убийца что-то делал с поверженным врагом и пока еще был слишком далеко, чтобы можно было достать его обычным оружием.

От невыносимого горя и вскипевшего в душе гнева рука тени непроизвольно взметнулась вверх, и с пальцев тотчас сорвалось выученное за последние дни заклинание воздушного вихря.

Невидимая сила вздыбила пушистое снежное покрывало, закрутила в тугой смерч и швырнула в победителя с такой силой, что тот отлетел к стенке беседки, распластался по ней распятой для просушки шкурой и медленно сполз на обрушившийся снег.

Однако тень видела все это только краем глаза, ее взгляд был прикован к другому, неподвижному, неудобно лежащему телу. Таэльмина различала все новые подробности. Разметавшиеся по снегу так хорошо знакомые русые волосы, припорошенное не тающей белой крошкой безжизненное лицо, потемневший от крови разорванный рукав рубашки…

И в душе росло безутешное, горькое, как полынь, отчаяние.

— Фея! — падая на колени рядом с напарником, исступленно закричала тень, вертя камушек венца. — Ну где же ты, фея…

Дрожащими руками Таэль осторожно стерла снег с лица Хатгерна, приподняла его голову и подложила под нее свой плащ, потом, стиснув зубы, чтобы не заплакать от бессилия и муки, осторожно прижалась ухом к его груди. Ее собственное сердце, казалось, остановилось от горя, пока она, обмирая и истово моля всех богов о помощи, вслушивалась в глухую тишину.

Едва слышный удар герцогского сердца тень разобрала, когда уже почти не надеялась на чудо, и вдруг сообразила, как неверно она все делает.