Татьяна Зингер - Чтица Слов

— Бывший, — криво ухмыльнулся Иттан. — А с нынешней моей репутацией мне вообще дорога в академию заказана, разве что чернорабочим.

— За что тебя так?

Тая сложила ладошки на коленках как, должно быть, складывает благородная девица на первом в своей жизни светском приеме.

Эх, зачем она съела все куски разом, надо было растянуть удовольствие, покатать сырок во рту. Живот грустно заурчал, подтверждая, что Тая поступила неосмотрительно.

— Всего и не упомнишь. Ну-у… Порочные связи, — загнул мизинец, — избиение министерского сына, — безымянный палец, — теперь вот сожительство с женщиной вне брака, — подумав, загнул и средний.

— Но мы не спим вместе! — поспорила Тая.

— А кого волнует такая мелочь? — Иттан зевнул во весь рот. — Слухи распространяются быстро, и кто-нибудь да напишет в письмеце домой, что граф Берк-младший притащил в свои покои девушку сомнительной родословной. Ну и что с того?

Царапины жгло и щипало. Кожа покраснела, зудя до дурноты. Напомнил о себе и раненый бок.

— Так давай это исправим, — вдруг выпалила Тая, а щеки её загорелись от стыда.

— Репутацию?

— То, что не спим.

Тая до последнего боялась, что Иттан её отвергнет. Отстранит этак заботливо, но без надежды на будущее — ты мне никто, воровка и нищенка, и я не собираюсь иметь с тобой ничего общего.

— Зачем тебе это? — спросил только, склонив голову набок.

— Отблагодарить. Не спорь.

Он и не думал спорить — коснулся её губ требовательным поцелуем. Языком провел по нижней губе, чуть закусил верхнюю. Дыхания слились в одно. Сильные руки пробежались по спине, перебирая позвонки, огладили талию.

Тая точно окаменела.

Кейбл редко целовал её, чаще — брал с ленцой, особо не отвлекаясь от процесса. Тая всегда лежала на спине и всегда изучала каменные своды Кейбловой норы. Запоминала трещины и сколы. Представляла, что вместо отблесков лучины по стенам снуют чудо-звери. Кейбл с кряхтением заканчивал, и Тая облегченно уходила к себе. Наверное, хорошо, что боги не дали ему иметь детей — иначе возиться Тае с крикливыми младенцами.

Спать с ним на одном тюфяке Кейбл не позволял.

— Любовь любовью, а дрыхнуть я буду один, — говорил он, затапливая полуразрушенный очаг — роскошь, которая бывала лишь у богатеев Затопленного города.

Когда-то пещерный город здравствовал; в нем сохранились столы и стулья, ржавые котелки, изветшалые обноски, некогда бывшие платьями и костюмами. Но потом вода покрыла нижние уровни, а верхние обвалились — и люди перебрались к солнцу, оставив город крысам.

В Таиной норе очага не было. Она куталась в тряпье и каждую ночь мерзла до окоченения.

В иные дни Кейбл, напротив, был добр и улыбчив, дарил какую-нибудь безделицу: бусы из камешков или конфету в обертке. Но целовал редко.

Потому поцелуй этот, сладкий, одурманивающий, заставил её вздрогнуть. Внизу живота потеплело, словно от бражки. Тая неумело ответила и, кажется, заслюнявила Иттана по неопытности. Но тот не разозлился. Лишь задышал чаще, и в глазах заплясали янтарные искорки.

Ему не противно! Его тело отозвалось на ласки!

Тая, неуклюже навалившись сверху, потянула за пуговицу на рубашке. Та долго не поддавалась, выскальзывала раз за разом. Тая нетерпеливо заерзала. Иттан легонько отвел её руку, расстегнул рубашку и стянул с себя. Сдернул с Таи рубаху через горловину. Она задержала дыхание и высоко вскинула руки, страшась показаться неумехой.

Его шершавые ладони скользили по груди и бедрам. Губы прочертили дорожку от ямочки на щеке до ключиц. Опустились ниже. Иттан перебросил Таю на койку и оказался над ней, развязывая шнуровку на штанах.

Он двигался неспешно, плавно, даже с толикой опасливости. А Тая долго привыкала к чему-то новому, отличному от её прошлой жизни с Кейблом. Сейчас она изучала не потолок, но правильные черты лица в предзакатных сумерках. Училась дышать в такт с человеческим графом. Дотрагивалась до его жестких светлых волос и заплетала в них пальцы.

Тепло растеклось по бедрам, вихрем закружило её всю. Без остатка.

Ей нравилось, что в жизни Иттана нашлось место им двоим.

И не нравилось, что так не будет продолжаться вечно. Пока они узники гарнизона — графу не зазорно пользоваться оборванкой. Но когда он уедет в столицу, Тая останется совсем одна.

На растерзание солдатам и хозяину Дома утех.

Впрочем, незачем думать о будущем, которого может и не случиться. Все они ходят по волоску смычка, играясь с подводниками.

— Почему тебе позволили уехать сюда? Родители не тревожатся? — прикорнув на горячей груди и обводя пальцем плоский живот, спросила Тая.

— Родители и отправили. Мы не очень хорошо простились, — Иттан поколебался перед тем, как объясниться. — Понимаешь, отец настолько был взбешен моими отношениями со столичной актрисой, что поставил перед выбором: либо я отбываю три года в гарнизоне, либо лишаюсь всего. Наследства, титула, даже имени. Он сам так сказал: «Даже имени».

В голосе Иттана проскользнуло отчаяние.

— Мог бы и отказать отцу.

— Не мог.

— Почему? — Тая приподнялась на локтях.

— Потому что без имени я никто, — резанул Иттан острее, чем лезвием. — Безродное существо, и все мои достижения — пустой звук.

— Ну и что? — поразилась она. — В Затопленном городе ни у кого нет имен или титулов, кроме тех, которыми мы нарекаем себя сами.

— И как вы живете? — без упрека, но уколол Иттан.

Тая надула губы, но быстро проглотила обиду. И правда, чем тут гордиться? Люди словно крысы перебиваются помоями, грабят да пашут без отдыха за любую медянку. Многие мужики, предпочитающие честный труд воровству, падают бездыханные, разгрузив очередной корабль в порту, и больше не поднимаются, а их родня мрет уже после: от голода.

— Три года всего, — сам себя успокаивал Иттан, подмяв Таю под бок. — И мы свободны.

Мы?

В грудной клетке стало тесно. Сердце вырывалось наружу, билось о ребра.

Мы! — ликовало всё внутри.

Мы! — хотелось прокричать во весь голос.

— Мы… — шепнула Тая одними губами и добавила громче: — Я тебе пригожусь.

Голос её звучал как никогда уверенно.

— Разумеется. — Иттан весело улыбнулся. — А у тебя от солнца веснушки пробиваются.

— Глупости, нет у меня веснушек, — насупилась Тая. — Нет, честно пригожусь! — и добавила заговорщицким шепотком, склоняясь к самому его уху: — Я умею читать Слова.

Подводники надвигались. Острозубые рты разевались в немом крике, лапы шлепали по глинистому дну. Огонь за жилистыми спинами дочиста вылизывал нутро подземелья. Поглощал налипший на стены мох. Кипятил мутную воду в лужах. Огонь отливал золотистым, душил дымными пальцами. И подводники сбегали от него, но самых слабых — отставших, упавших, раненых — пожирало жадное пламя.