Александр Забусов - Кривич

К Горбылю ужом проскользнул Кветан, прилег рядом.

— Торопятся. Но думаю, до постоялого двора к ночи не успеют. До него отсюда, через реку верст пять будет, а то и боле. Либо у обочины расположатся, либо ночью пойдут.

— Согласен. Что предлагаешь?

— Может, сдвинемся к перекрёстку?

— А, смысл? Глядишь, сейчас еще караван в другую сторону пройдет. Что нам, разорваться?

— Тоже верно.

— Здесь не десятком, минимум сотней работать нужно. Иди на место, замри. Ждем.

Стемнело, в лесу темнеет раньше. Потом и дорога погрузилась в ночь. Звездное небо по-весеннему было чистым. Похолодало, только от лесной прели слегка шло тепло влажного духа. Ближе к полуночи по дороге глухо распространился топот ног одинокого бегуна. Пробежав чуть дальше засады, человек негромко окликнул:

— Батька!

Горбыль выбрался на дорогу.

— Чего шумишь, Ощера?

Боец подбежал к сотнику, зашептал, хотя смысла в этом шепоте уже не было:

— По правую руку от перекрестка был шум борьбы, правда, далековато от нас. Ржали лошади, люди кричали. Потом все стихло, а к перекрёстку подъехали десять телег с привязанными за уду к задкам оседланными лошадьми. На перекрёстке повернули к смолянам. Мал остался на посту, а я сюда, доложить.

— Добро, — Горбыль повысил голос, подал команду. — Всем ко мне, вывести лошадей на дорогу!

Галопом выдвинулись к месту вероятного нападения, хотя торопиться, в общем-то, уже и не требовалось. В «кармане» у дроги обнаружили следы пребывания каравана, тлеющие кострища, следы крови и натоптанные людские следы. В лесополосе, как не шерстили, трупов не нашли.

— Собаками их травили, что ли? — указал на следы Честигнев, подняв факел над головой.

— Какими собаками? — возмутился Гостил. — Здесь поработали волки. Ты смотри, следы-то какие крупные, а много-то как! Стая. Волков двадцать-тридцать не меньше. Батька, уж не оборотни ли тут побывали?

Горбыль, прожив на Руси много лет, уже ничему не удивлялся. Собрав для себя всю информацию, какую только можно было собрать ночью, принял решение:

— По коням! Идем по следу каравана.

Остановившись на самом перепутье, ожидая пока Мал слезет со своего насеста и подбежит к отряду, Горбыль задумчиво смотрел на сереющего в свете факела жигу.

— О чем задумался, батька? — спросил подъехавший Кветан.

— Да, вот думаю, когда возвращаться назад будем, поставлю вам задачу очистить камень от наростов, а вместо невидимых сейчас указательных словес напишу на нем: «Здесь покоится Змей Горыныч. Он был рожден для высокого полета, имел пламенное сердце и владел тремя языками».

Юноша опешил от таких слов.

— Зачем?

— А, чтоб лет этак через восемьсот-девятьсот, потомки, когда найдут камень и прочитают надпись, офигели и выдвигали гипотезы, какая сука украла останки пресловутого Горыныча и кому и за сколько их загнала.

— …

— Шевелись, Мал. Ползешь как беременный таракан.

Встав на дорогу в северном направлении, отряд поскакал рысью, высматривая свежий след повозок. Ночью прошли мимо одиноких хуторов по сторонам широкого летника, миновали три деревушки с десятком изб в каждой, а в утренних сумерках Жвар, сам родом из лесного поселения, сызмальства натасканый отцом-охотником читать следы, на развилке указал вправо.

— Туда свернули.

Дорога явно сузилась, но позволяла скакать в колонну по два. Зазмеилась между лесной опушкой и возделанным полем по левую руку. Вскоре встающий рассвет вывел десяток к прилегающему к лесу баштану, неполивному огороду, неподалеку от которого проявилась околица селища, домов на тридцать, с хозяйственными постройками, крепкими изгородями, за которыми во многих дворах были видны стога прошлогодней травы.

— Богато живут смерды, — выразил общее мнение Ощера. — Ничуть не хуже нас в пограничье.

— Не расслабляться, — рыкнул Горбыль. — Ощера, Мал, обогнете деревню слева, Наседа, Хвощь — справа. Остальные, входим в деревню.

— Батька, — молвил Жвар, — дорога опять на развилку ушла. Одна в саму деревню тянется, другая ее справа огибает. К дальнему лесу ведет.

— Вот с деревни и начнем. Поспрошаем что, почём.

Собачий лай поднялся в деревне еще до того, как всадники подъехали к околице с вкопанными с обеих сторон дороги столбами, обозначившими божков, хранителей селища, с грубо вырубленными ликами, потемневшими и щелястыми от времени. Из-за околицы навстречу приезжим выставилась толпа бородатых, серьезно настроенных мужиков, с топорами и вилами в руках. Судя по всему, к сельскохозяйственному инвентарю смерды этой деревни относились не в пример лучше, чем к настоящему оружию, но постоять за себя и общину были способны. За толпой мужиков стояли женщины с покрытыми платками головами, следившие чтоб ребятня не высунулась вперед, проявляя интерес к происходящему.

— Стоять всем здесь, — Сашка соскочил с лошади, в одиночку направился к замершей в ожидании толпе, приглядываясь к людям, окидывая взглядам саму деревню. Хорошо помня армейский закон, проверенный на чеченской земле: «Против толпы не переть, если хочешь поговорить и договориться».

Горбыль, остановившись метрах в семи от общества, гаркнул:

— Кто старейшина?

Колхозники зашумели, загомонили, исподлобья глядя на чужака.

— Есть старейшина в этой богадельне, спрашиваю?

Из толпы выступил совсем не старый, телесно крепкий смерд, годов тридцати-тридцати трех. Одетый в длиннополое рубище из домотканой грубой материи с подкладом, на котором швы походили на шрамы. По-видимому, сельская мастерица не озаботилась красотой своего творения, а имела ввиду, прежде всего удобство в носке и работе. Длинные, широкие рукава завершали крой. Порты, заправленные в короткие широкие грубой кожи поршни, пузырились из-под полов рубища. Точку во всей этой красоте ставил вышитый пояс-оберег.

«Кардэн отдыхает», — хмыкнул про себя Сашка.

— Ну, я!

— Как звать?

— Кучма.

— Ка-ак? — Сашка чуть не обоссался от смеха, вспомнив президента самостийной Украины.

— Кучма! — повысил голос старейшина селища, может, подумал, что чужак глухой.

— Что ж, любезный, можешь сказать своим орлам, что на сегодня грабеж, мордобой и остальные показательные выступления для вашей деревни отменяются. Насиловать женщин у моих юнцов безусых, — Сашка кивнул себе за спину, проследив за взглядом мужика, вскользь брошенным на юных кривичей, — сегодня настроения нет. А вот поесть, причем солидно, в вашей деревеньке нам бы хотелось. За еду, мы естественно заплатим звонкой монетой. Ну и лошадей соответственно тоже накормить потребно.

— Тебе витязь, кто-то неправду сказал. У нас в селище постоялого двора отродясь небыло.

— Что ж вам деньги не требуются? Богато живете, смотрю.