Александр Забусов - Кривич

— Ффф-фгугух-х!

Остатки внутреннего укрепления, вся постройка-каре, резко ухнула, ссыпалась вниз, оставляя на месте глубокую, огромных размеров яму. Сотни тонн песка ухнули разом вниз, погребая под завалом всех, кто выжил и спрятался в подземных галереях.

Шаманка пришла в себя, подхватив свой бубен, устало поднялась на ноги, в глубоком поклоне склонилась в сторону захода солнца.

— Спасибо тебе, дух земли! Спасибо тебе повелительница небес! — подняла лицо вверх. — Враг похоронен заживо. Родичи, погибшие при штурме, отомщены.

Мелкие капли дождя упали на лицо колдунье. Дождь моросью пролился над исчезнувшей крепостью русов, не выходя за тот круг, в котором камлала Арюжак. Все кто стоял рядом с колдовским кругом, находился под ясным, безоблачным и сухим небом, мог протянуть руку, почувствовать падающие на ладонь капли, при падении разбивающиеся во влажную пыль.

Олесь сам полез в нору лаза, подменяя уставших, испытывающих кислородное голодание бойцов. По его подсчетам, до возможного выхода на поверхность оставалось пройти десятка два локтей, но из лаза нужно еще отрыть, отбросить, и вынести, ох сколько песка. Между тем, в выкопанном проходе почти полностью отсутствовал воздух. Люди, работая падали от усталости, обливались потом, и он как их командир, решил рыть ход наравне со всеми.

Следом за ним ползли Беляй и великан Домаш, которому особенно тяжело приходилось в узком лазе. На остатках былого воздуха они рыли проход, расширяли его, отбрасывая песок на холстину, которую Домаш по заполнению, оттащит в галерею, когда почувствовали колебание земли. Сверху посыпались комки влажного песка, от правой стены, под ноги отвалился добрый слой песчаного грунта, сразу сузив нору.

— Что сие? — взволновано, спросил Беляй.

— Земля дышит, — ответил Домаш. — Я такое в Таврике уже видал.

Факел чадил неимоверно, еле-еле подавая свет в нору. Вдруг там, позади них, раздался звук, действительно похожий на громкий вздох. Со стороны галерей послышался гул:

— Угу-гух-х!

Опять посыпался песок сверху, сжимая внутренний объем вырытого хода.

— Домаш, сползай назад. Проверь, что там случилось, — забеспокоился Олесь.

Дышать становилось совсем нечем. Факел погас, в темноте были слышны шорохи ползущего Домаша. Как он умудрился развернуться в узкой норе, при всем его крупном теле, было непонятно. Не теряя времени, кривичи продолжили работу.

Вгрызаясь в песок, лопата Олеся почувствовала легкость, пробилась наружу, пробороздила склон, спускавшийся к реке. Большая шапка песка свалилась прямо на голову, даже звон пошел в ушах. Не обращая внимания на такую контузию, он, прилагая усилия, отбрасывал песок в стороны, протискивал тело наружу, стремясь заглотнуть проступившие крохи воздуха.

— Отрылись! — выдохнул напарнику информацию.

Как пробка из бутылки, сначала по пояс вырвался из песка, а усилив нажим на боковую поверхность, выскочил весь. Откатился в сторону и задышал, задышал полной грудью, смакуя каждый глоток ночного, с запахом реки, воздухом.

Следом из лаза выскочил Беляй. Пытаясь отдышаться, он таращил глаза по сторонам. Шум, слышавшийся из прохода, оповестил обоих, что на подходе Домаш, а вскоре большое тело силача протиснулось из дыры.

— Хы-ххы, хы-ххы, — тяжело дышал Домаш, он спиной откинулся на поверхность пляжа. — Кто жив, все здесь!

— Как?

— Я кажу, что только мы трое и выжили. Все остальные лежат под завалом.

— С чего ты решил? Может это только ход обвалился, а хлопцы живы, на нижнем ярусе отсиживаются.

— Не-е. Если б только лаз обвалился, звук был бы другим, глухим и тихим.

— Ладно. Идем к реке, схоронимся в камышах, а завтра, как уйдут узкоглазые, наведаемся в крепость.

Обвалив, на всякий случай, отверстие лаза, прокрались к реке, лицами припали к воде, жадно глотая ее пересохшими глотками. Напившись, скрылись в камышах. Из оружия, у выживших бойцов остались засапожные ножи да лопата.

Сашка шел по крепостной галерее, совершая ночной обход караула на стенах и башнях Гордеева погоста. С тех пор, как Николаич оставил его на «хозяйстве», спал по ночам плохо, а днем все равно занимался «текучкой». Для деятельного Горбыля, приказ майора, был как серпом по яйцам.

«Пойми Сашок, время сейчас такое, что не знаешь, с какой стороны тебя припечет сильнее. Я с дружиной к Курску уйду, гарнизону тамошнему на выручку, а у самого здесь, считай жопа голой остается. С тобой в крепости только две сотни бойцов кадрового состава останутся, да бабы с детворой, да старики, ну смерды с ближайших деревень подтянулись, так и то, молодняк со мной уйдет, а старики опять на твои плечи лягут. Семьи пришлых печенегов, в случае чего за стены заберешь. Вот и думай, кого я на такое воинство старшим поставить смогу? Только своего, проверенного, чтоб за тылы не беспокоиться».

Скрипя сердцем, Горбыль согласился отсиживаться в тылу. Да и то, может быть это и справедливо. Что отдых нужен любому, знают все, а он все девять лет как та затычка, что в каждую дырку суют! Только вот, с тех пор как ушла дружина, что-то не отдыхалось сотнику, мысли в голове вертелись схожие с предчувствием близкой беды.

Оказавшись на надвратной галерее южных ворот, вместе с караульными услышал хорошо доносившийся в ночи топот копыт по западной дороге. Прислушались.

— Нет, на наших печенегов не похоже. Да и чего им среди ночи вдали от своего стана гулять.

— А всадник то один скачет, — высказался один из караульных.

Лошадь за стенами перешла на шаг, силуэт прибывшего проявился у самых ворот. Небо, закрытое облаками, не позволяло рассмотреть одиночку. Снизу раздался едва знакомый голос.

— Впустите братцы, к боярину я с вестями.

— Подсвети факелами, — распорядился Горбыль.

Даже при свете факелов, толком ничего не разглядели.

— Ты кто?

— Ставр, я! Дружинник сотника Олеся. С заставы прискакал. Впустите, мне бы весть донести. Который день без сна и отдыха.

— Жди!

Через башню, по внутренней лестнице вышли к воротам. Закрепили факелы на стенах.

— Открывай, — Сашка вдел руку в ременные петли щита, вытащил саблю. Береженого, бог бережет.

Ушла в сторону верхняя щеколда, подняли металлический шкворень. Оба караульных с трудом приподняли, освобождая из пазов, воротный брус. Через приоткрывшуюся створу, на заморенной лошади въехал молодой вой. Створа ворот, тут же встала на место, накинули брус, и в той же последовательности поставили запоры.

Ставр устало сполз с лошади, охнул при соприкосновении ног с землей. Один из караульных поддержал лошадь за узду.

— Ставр, я. Мне бы к боярину, — лепетал парень.

— Нету боярина. В походе он. Узнаешь меня?