Александр Забусов - Кривич

— Два десятка пусть останутся в седлах. Быть готовыми преследовать выживших урусов. Остальные, готовьте луки, по сигналу пускайте стрелы по врагу.

— Ах! Демон ночи! Во что это мы влезли? — Орлюк поднял над собой руки с луком и стрелой в них.

Оказалось, что пройдя на лошадях через высокую траву у дороги и соскочив с седел в сочную зелень растений, воины очутились во владениях расторопши, листья которой своими иголками кромсали открытую кожу рук и материю одежды кочевников. Растение, вымахав по пояс, даже чуть выше, заполонило поляны по всей лесной дороге. Недовольный шепот раздавался то справа, то слева от кошевого.

— Всем зарыть рты, это всего лишь колючки. Приготовьте с десяток арканов, живой язык нам не помешает. Наплодили вас женщины, надеялись, вырастут воины, а вы похожи на иринчек йазук. Убогие ленивцы. Замерли все. Ждем.

В поле видимости старого воина появились два десятка вооруженных урусов, двигавшихся с заводными лошадьми плотной колонной. Чувствуя себя хозяевами этой земли, славяне не выслали вперед даже одинокого всадника на проверку дороги. Рослые, совсем не похожие на степных лошадей животные, несли на себе бородатых воинов в разномастных кольчугах, прикрывшихся круглыми щитами. У большинства воинов, кроме мечей и топоров, в руках виднелись длинные ратовища пик. Судя по заводным лошадям, отряду предстоял путь неблизкий. Значит, шли не с целью разведки. Лошади холеные, совсем не вымотаны, без следов пота на лоснящейся шерсти, значит в дорогу противник вышел этим утром. Настороженных взоров по сторонам за урусами кошевой не подметил, тоже хороший признак, говоривший о том, что с ордой кипчаков это племя еще не встречалось.

Ах, неужели повезло?

Между тем кавалькада втянулась в ловушку засадного коридора, сейчас ее передний ряд может заметить следы коша, оставленные на песке и в придорожной траве. Кюндюз мельком глянул по сторонам, в последний раз определяя готовность родичей к бою. Натянул тетиву своего лука, прицелился, выпустил стрелу. Урус в центре колонны вскрикнул от пронзившей его боли, уронил щит под копыта вставшей на месте лошади. Смертельно раненый воин судорогой конечности придержал повод, внося сумятицу в ряды соплеменников. Его борода в считанные секунды запачкалась кровью: стрела кошевого пронзила шею у ворота кольчужной рубахи.

Затренькали луки кипчаков. Сотни выпущенных стрел обрушились на маленький отряд с обеих сторон дороги, неся боль и смерть беспечным северянам. Разом нарушилась тишина на дороге, со стороны славян послышались крики и стоны, стук стрел, впивающихся в круги деревянных щитов, ржанье лошадей, больше похожее на плач ребенка. Убитые и раненые бородачи валились в придорожную пыль.

Кошевой больше не стрелял, смотрел на дорогу, видя людей, которые, сопротивляясь, еще не понимали, что они уже все мертвы. Кто-то из урусов попытался переломить ход боя, отдавал какие-то команды. Кюндюз заметил, как горстка лесовиков сошлась на маленьком пятачке, пытаясь телами и своими щитами кого-то прикрыть от стрел.

«Никак, спасают вождя?»

Мысль старейшины прервалась при виде блеснувшей молнии, золотистой змейкой вылетевшей из вражьего прикрытия. Молния широкой полосой скосила пятерых воинов коша, острейшим клинком располовинила их тела. Теперь к порогам кибиток в родном аиле лошади уже никогда не принесут пятерых родичей.

«Шаман! Среди урусов находится их шаман!» — пришло моментальное озарение в голову старика.

— Азрак, выводи на дорогу всадников, — махнул рукой такому же, как сам, старому воину, Кюндюз. — Попытайся шамана живым взять! Орлюк! Сейчас твое место в седле. Примкнешь к атакующим. Чему-то же тебя должен был научить Кончар? Пытайся успокоить колдуна!

— Хок!

— Ур-рра-а!

Два десятка кипчаков во главе с Азраком выскочили из леса, конной лавой понеслись на погибающий заслон. В первых рядах скакал Орлюк, нервно пытавшийся сообразить, что предпринять ему, как шаману аила. Со стороны урусов снова полыхнуло, и в конную массу степняков ударил разряд молнии. Он был слабее прежнего, но все же, это был удар, и пришелся он по Орлюку. Молодой шаман, а с ним и еще трое воинов были сметены с лошадей. После очередного града стрел только трое бородачей оставались на лошадях. Бежать им было некуда, они приготовились достойно умереть. Колдун был жив. Это с его посоха срывались молнии. Теперь было заметно, что он такой же молодой, как и погибший Орлюк. Урусский шаман в последний момент принял удар кипчакской сабли на посох, и тот, расколовшись, сломался на две половины. Еще взмах сабли и рука колдуна с обломком посоха отделилась от тела. Обильно заливая кровью, хлеставшей из обрубка конечности, одежду и свою лошадь, урус сверзся под копыта лошадей, топтавшихся на пятачке обороны. Все! Последние защитники погибли. Сам шаман в бессознательном состоянии был взят в полон. Азрак перетянул культю славянина кожаным ремешком, не позволив пойманному врагу изойти кровью. Безвольное тело привязали к лошади.

— Собрать оружие и добычу, отловить лошадей. Шевелитесь, мы уходим в ханский стан. Павших родичей обернуть в холст, увязать на крупы. Живей, живей! — распоряжался кошевой. — Иги, пошли кого-нибудь за дозором.

Уже сам себе старейшина прошептал:

— Абыз Кончар еще даже не догадывается, какой знатный подарок мы для него захватили.

Кипчаки галопом уносились с места боя, оставляя за собой на лесной дороге раздетые тела урусов и трупы лошадей. В скоротечном бою кош потерял девятерых соплеменников, но это с лихвой покрывалось захватом живого шамана славян.

Половцы расположились на ночевку прямо на поляне, в трех десятках шагов от дороги. Теплая летняя ночь коротка. Лесные пределы давали людям защиту от ветра, костры в стане небольшого коша, пылая, потрескивали, поднимая к звездному небу шлейф легкого нагретого дыма, освещая собравшихся кипчаков, прибавляя им чувство успокоенности и храбрости при нахождении на чужой земле. Неподалеку от костров паслись лошади, вносившие в обстановку лагеря привычные каждому степняку звуки и запахи.

Славка давно пришел в чувство. Еще на дневном переходе он, осознав весь трагизм своего положения, будучи привязанным к лошади, несущей его на себе все дальше и дальше от селищ лесных северян, просканировал людей, захвативших его в плен. Это были обычные кочевники, такие же, как печенеги. Степняки, пришедшие пограбить чужую землю, отнять добро, не принадлежавшее им, выказать своему хану доблесть в походе. Дар перехода позволял читать их мысли, в основном направленные на грабёж, однобокие и примитивные, позволял понимать их язык. Лишившись руки, он мучился болью, не отпускавшей ни на минуту. Культя, перетянутая шнуром, саднила. Ее даже не прижигали огнем. Слабость от потери крови и бессилие изменить что либо, навалились на молодого парня. Славке связали ноги, здоровую руку завели за спину, притянули к поясному ремню и бросили себе за спины, отделив его от пылающего костра. Рассевшиеся у огня кругом кочевники не обращали на раненого никакого внимания. В ближнем к Славке кругу сидел и вождь разбойничьей ватаги. По его косым взглядам, бросаемым в сторону пленника, а еще ярче по его мыслям, Вячеслав понял, что его везут в подарок главному шаману орды. В мыслях старшего среди кочевников он вычитал приговор себе, даже понял, что смерть его будет медленной и мучительной, что везут его для совершения обряда, связанного с магией крови. Мысли вождя подсказали молодому волхву даже то, как это должно быть. Старик не раз видел это действо, проводимое шаманом. Обычно для этого отбирались самые сильные и красивые рабы, их убивали медленно, по каплям выпуская кровь. Апофеозом всего при обряде, было то, что у измученных, но еще живых людей, Кончар разрезая грудину, рукой вырывал сердца. Он впитывал в себя энергию смерти, сам становился сильней, омолаживал свой организм, приобретал сверхчеловеческие способности. Мог разрушить вставшую на пути каменную твердыню крепостного сооружения. Мог общаться с представителями потусторонних сил самого высокого уровня.