Александр Забусов - Кривич

— Та-ак! Сбивайте обручи с бочек на трех телегах. Для воинов хорошего напитка не жалко. Остальные телеги не трогать. Могут перепиться, будут как этот инигрен урус. Кошевые, смотрите, чтоб те, кто будет охрану стана нести, лишнего не выпил. Тамачак, ну-ка, налей мне на пробу этого напитка. Медо-ову-ха. Ну и названия придумывают урусы, язык сломаешь.

Костры горели, лагерь спал мертвым сном, светлая летняя ночь укрыла землю своим звездным покрывалом.

Именно это место выбрал Горбыль для осуществления своего замысла. Мост через приток Псела с западной стороны был оголен от растительности. Природа, как специально, распорядилась лесу отступить на север не меньше чем на полкилометра, образовать травяной, поросший пыреем на песке, пятак. Пологий берег речки позволял подвести и разом напоить большой табун лошадей. Не раз Сашка проезжал по мосту, следуя на западную заставу, эти места знал как родные. Не могли половцы пройти мимо такого места, и не остановиться.

Телеги миновали мост, прошли дальше. Через полверсты караван развернули. Ожидая сигнал к обратному движению, сунули на землю, под хвосты лошадям дерюги, чтоб не выдать стоянку кучами конских яблок. У степняков хорошие следопыты, любой неверный шаг может быть просчитан. Слазить с телег на грунт, народу Горбыль запретил: «Кому приспичит по малому, ссыте на обочину прямо с колес. Нефиг демаскировать позицию перед местом боевых событий. Никакого оружия с собой не брать. У кого замечу, я вам ним же ваши тистикулы с корнями и обрежу. Ваше оружие на сегодняшний день, хитрость, изворотливость и быстрые ноги, способные вынести вас в лесные трущобы».

Разрешил оставить засапожные ножи, человек без такого инструмента может привлечь внимание, если попадет в руки врагам. Пацифистов на Руси изначально никогда небыло, мода на них пришла на Русь с запада, вместе с пидерастами, кокоинистами и демократами.

Горбылевская сотня, ступая след в след, прошла вдоль реки, углубилась в лес, растворилась в зарослях, затихарилась до особого приказа. За обстановкой на дороге следили только наблюдатели в маскировочных халатах, похожие в них на лесных духов. Трое дозорных, верхами проскочили на запад, на них легла вся ответственность за своевременное оповещение «погонщиков». Все заинструктированы до отрыжки, оставалось только ждать.

Когда палящее солнце стало заходить за горизонт, и вечер сделал шаг к вступлению в свои права, из-за поворота дороги появилась тройка верховых.

— Орда! — подскочив к каравану, выдохнул информацию старший воропа. — У нас за плечами их передовой дозор.

— Тронулись! — подал команду Кветан.

Караван стронулся с места, поспешно, скрипя тележными колесами, двинулся к мосту. В попытке просчитать момент, когда следует прибавить ходу лошадям, юнцы часто оглядывались назад.

— Наддай! — поторопил Кветан.

Уже на самом мосту, парни ювелирно уронили с бревен колесо первой телеги, ломая хлипкое перило, вывесили его, имитируя неумелое управление лошадьми.

— Уходим! — чувствуя дыхание смерти за спиной, приказал молодой десятник.

Юнцы горохом посыпались с телег, проскочили мост, свернули в сторону леса. Лес был совсем рядом, когда позади бегущих послышался сдавленный стон кого-то из своих. Обернувшись, Кветан заметил лежавшего в траве со стрелой в спине Ощеру.

«Может, еще жив?»

Чуть промедлив, вернулся глянуть на своего воя.

«Мертв!»

Метнулся к лесу. Не пробежав и десяти шагов, когда почувствовал удавку, прилетевшую со стороны врага. Рывок. Кветана сорвало на спину, потащило по траве, царапая лицо и руки об мелкий колючий кустарник, разрывая рубаху. Крепкие руки вздернули юношу на ноги, освободили от аркана. Узкие глаза кочевников внимательно изучили пленника, не восприняли юнца как воина. Оно и понятно — молод по личине. Десятник зыркнул в лес.

«Ага, остальные успели скрыться! Уже хорошо!»

Глядя на происходившее с противоположной стороны моста, Горбыль упражнялся в произношении выражений, составляющих цвет нецензурной лексики великого и могучего. Слегка успокоился только тогда, когда половцы стали разворачивать стан на нужном для него месте. В лагере противника запылали костры, лошадей отвели пастись. На небе, в окружении ярких южных звезд, расцвел рогатый месяц. Теперь нужно было только ждать!

Тишина спящего лагеря кричала «Пора!», Горбыль отправил порученцев к своим командирам полусотен. Скользящим шагом направился к лагерю. Люди сами знают, что кому делать дальше. Шурша песком, вошел в мертвый стан. Два десятка бойцов следовало за ним по пятам, шли, нагибаясь от костра к костру. При свете тлеющих угольев прикладывали пальцы к шеям кочевников. Все как учили!

У этого костра все мертвы. И здесь тоже. А здесь двое живых. Клинки с натугой входят в грудь, проскальзывают между ребер прямо в сердце. Готовы! Дальше, дальше. Ох, сколько же людей, хоть и чужой крови, заснули мертвым сном на этом пятачке русской земли. Вдали послышалось ржание лошадей, словно отвечая на эти звуки, ночная птица обозвалась:

— Пу-гу, пу-гу!

— Батька, охрану лагеря и табуна сняли. Потерь у наших нет, — доложил один из командиров.

— Ясно, что нет. Подводи полусотню сюда. Тут работы еще много. Их не меньше тысячи сюда пришло. Хоть и сволочи, но все же люди. Однако жалко, вот так, не в бою, потравили, словно крыс.

И снова от костра к костру шли попарно кривичи, страхуя друг друга. С запада, от дороги послышалась возня, потом возбужденный говор, и уже не слишком пугаясь, в сумерках утра, к Сашке направилось пять фигур.

— Кто там? — Горбыль насторожился, рука потянулась к эфесу кривой сабли.

— То я, батька!

Родной, до боли узнаваемый голос, послышался от приближающихся теней.

— Олесь?

— Я, батька!

Обнялись стоя у телег среди сотен мертвецов, где богиня Мара, этой ночью собрала богатый урожай.

— А я смотрю, батька, вроде наши в ночи шуруют у половецкого стана, ну и вышли мы к ним. Твоя придумка, командир?

— А то ж! У каждого свои тараканы в голове, Олесь. Только у кого-то они мадагаскарские, а у иных — простые.

— Достойные проводы в Ирий, ты устроил нашим хлопцам!

— Застава?

— Только мы трое и выжили.

— Печально, но на то она и война. Как сюда добрались?

— Разъезд узкоглазых порезали, лошадей забрали, и домой подались, а тут и ты с сотней прямо у дороги работаешь.

Под телегой раздался вздох. Сашка наклонившись, заметил кого-то прижавшегося к противоположному колесу. Сторожиться никого уже было не надо. Горбыль попросил ординарца:

— Честигнев, подсвети факелом.

Сунутый в угли, ближайшего кострища кол с намотанной паклей, вспыхнул. Поднесенный факел осветил под телегой красивую, славянскую девушку в разорванной рубахе, диким, испуганным зверьком, забившуюся в самый дальний угол. Горбыль, улыбнувшись своей доброй, гоблинской улыбкой, страшной для чужого человека, протянул девице руку.