Константин Жемер - Тибетский лабиринт (новая версия)

– Легендарная Шамбала! – выдохнули сразу несколько слушателей в зале.

– Шамбала вожделенная и вечно ускользающая! – подтвердил Герман. – Много лет назад мне удалось заполучить в свои руки любопытный артефакт – свитки, именуемые «Ключом к Шамбале». С тех пор я не мечтаю ни о чём другом, кроме как войти в ворота, открываемые этим ключом...

Прежде, чем продолжить, профессор посмотрел в зал. Присутствующие, за исключением нескольких «ограниченных самодовольных ослов», что напустили на себя презрительную мину, слушали с неподдельным интересом. Но два человека привлекали особое внимание.

Первый сидел подле мирно уснувшего Вейстхора и пронзал Германа холодным как лёд взглядом прозрачных синих глаз. Это был тот самый длинноволосый и благообразный мужчина, которого Герман принял за сына престарелого апологета «ледяной теории».

Вторая пара глаз, чёрных и жгучих, казалось, готова была спалить Германа дотла. Глаза принадлежали одетой в индийское сари уродливой старухе, что скрючилась в инвалидном кресле. За креслом возвышался мрачный человек в чёрном – родственник, а, может быть, слуга старухи.

20 апреля 1939 года. Берлин.

По окончании своего триумфального доклада, каковой учёное сообщество наградило бурными овациями, Герман с нетерпением стал дожидаться перерыва и, лишь только его объявили, кинулся наводить справки про уродливую старуху и благообразного мужчину – вид этой парочки интересантов давал такой контраст, что Крыжановского разобрало нешуточное любопытство…

Старая карга в сари будто сквозь землю провалилась. Только то и удалось узнать в секретариате, что единственную представительницу Индии на симпозиуме зовут госпожа Шурпанакха.

«Никаких сомнений, это она и есть, более подходящего имени захочешь – не подберёшь! – поразился Герман. – Ведь так в древних индийских сказаниях звали уродливую демоницу-людоедку, которая влюбилась в могучего героя Раму и намеревалась съесть его жену, желая таким способом устранить соперницу. Чёрт, показалось, или взгляд старой карги с глазами, что твои угли, тоже обжигал страстью? Конечно, мысль глупая, бабкин интерес имеет другое объяснение. Индия ведь британский доминион – неужели снова Интеллидженс сервис пожаловал? А что: вначале заявился пионер, теперь, вот, старуха – почерк вполне узнаваемый! Но, помнится, герой Рама велел обрезать злобной Шурпанакхе нос и уши. Отчего, спустя тысячи лет, не повторить урок?!»

Сунув руку в карман и нащупав бритву, профессор хищно огляделся по сторонам. Старой ведьмы не высмотрел, зато легко обнаружил её антипода – длинноволосый человек с ледяными глазами как раз направлялся уверенной походкой в его сторону. Рядом семенил Эрнст Шеффер. И столько почтения было во всей фигуре натуралиста, столько заискивания, что в глазах Германа он навсегда утратил сходство с романтичным флибустьером.

– Блестящий доклад, Герман! – крикнул Шеффер издали. – Гром и молния, дружище, да ты просто разбудил это сонное болото! В кулуарах только о том и говорят, что о русских, которые опередили всех в поисках колыбели человечества. Позволь представить тебе моего духовного учителя, доктора Фрица Гильшера [56] О личности Фридриха Гильшера – таинственного основателя «Аненербе» – известно совсем немногое. Этот человек пользовался небывалым почтением у последователей Ирминизма. Один из них, Эрнст Юнгер, в своём дневнике прямо писал, что Бого (псевдоним Гильшера) основал новую церковь. Гильшер никогда не был привлечён к ответственности за нацистские преступления, но в 1946 году он по своей воле явился на Нюрнбергский процесс, чтобы свидетельствовать в пользу руководителя Аненербе – Вольфрама Зиверса. Тем не менее, Зиверса приговорили к виселице. На казни почему-то разрешили присутствовать Гильшеру, где тот провёл над осуждённым оккультный ирминистский обряд. Дальнейшая судьба доктора Гильшера неизвестна. – человека, перед чьим умом преклоняются многие в Рейхе.

Крыжановскому Гильшер руки не протянул – лишь на мгновение в глазах его растаяли льдинки, но тут же снова всё подёрнулось изморозью. Заговорил же духовный учитель вполне дружелюбно. Оказалось, что его интересует не что иное, как свитки Якова Блюмкина. Подробно расспросив о них Германа, Гильшер отвёл его к окну и, как величайшую реликвию, достал из кармана плоский ларец сандалового дерева. Внутри оказалась продолговатая деревянная табличка, испещрённая письменами. Не вызывал сомнений тот факт, что ларец изготовлен специально для хранения таблички. Прежде, чем прикоснуться к ней, Гильшер надел мягкие хлопчатобумажные перчатки, и лишь затем осторожно вынул и поднёс к свету. Герман обомлел, узнав те же письмена, что в свитках Блюмкина.

– Вы можете это прочитать? – с придыханием спросил Гильшер.

– Да, – просто ответил Крыжановский.

– Тогда прочтите, – сверкнув своими необычными глазами, прошептал собеседник.

– «…На Востоке договор с Королём ужаса заставит Солнце обратиться вспять и встать на Западе», – пожал плечами Герман.

– Да…, да…! – обрадовался доктор Гильшер, поспешно пряча табличку обратно в футляр. – Герр Крыжановский, ловко же вы расправились с криптограммой.

– Если учесть, что я потратил на эти игры десять лет, то ничего удивительного, – снова пожал плечами Герман.

Однако вскоре повод для удивления всё же нашёлся, потому что Гильшер неожиданно одарил русского профессора крепким рукопожатием и, широко улыбнувшись, произнёс:

– Чрезвычайно рад нашему знакомству! Чрезвычайно! Думаю, ещё увидимся, а сейчас простите – дела, – с этими словами он развернулся и зашагал прочь.

Эрнст Шеффер задержался на миг, тоже пожал Герману руку и, бросив на прощание несколько слов благодарности, поспешил вслед за духовным учителем.

Несмотря на некоторые странности в поведении учителя и ученика, Герман прекрасно понял суть происходящего: видимо, Шеффер расхвалил его перед этим напыщенным арийским аристократом, и тот решил проверить способности русского учёного на практике. Проверил – и остался доволен.

Впрочем, кое-что выходило за пределы понимания Крыжановского, но выяснилось это только через несколько часов, в гостиничном номере. Дело в том, что фамилия человека с ледяными глазами по непонятной причине вылетела из памяти и не желала припоминаться.

«И ведь не сложная же фамилия…Гитлер…, Гиммлер…, нет, не вспомнить, просто чертовщина какая-то! Прежде на память жаловаться не приходилось, но, видимо, годы берут своё! Ну, да ладно, к чёрту фамилию! Старинная табличка с пророчеством – вот загадка из загадок!».

Герман повторил про себя прочитанное там. От пророчества веяло чем-то безотчётно недобрым, пугающим.