Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

Карса кивнул и принялся разглядывать коней.

— Карса Орлонг, ты упоминал о деревянном оружии. Из какого оно было дерева?

— Железное дерево, единственный оставшийся мне выбор. В моей стране мы пользуемся кровь-деревом.

— И кровь-маслом?

— Да.

— Втёртое в дерево. Кровь-масло, впитавшееся в твои руки. Они чувствуют его запах, Карса Орлонг…

— Но у меня его нет.

— Не у тебя. В тебе. Оно течёт в твоих жилах, Карса Орлонг. Кровь-дерево не растёт в Ягг-одане уже десятки тысяч лет. Но эти лошади помнят. А теперь ты должен выбрать.

— Кровь-дерево и кровь-масло, — произнёс Киннигиг. — Фирлис, этого объяснения недостаточно.

— Да, верно. Но иного у меня нет.

Карса оставил их спорить и, воткнув меч в землю, спустился к ждущим лошадям. При его приближении жеребцы начали трясти головами, и теблор улыбнулся — осторожно, не показывая зубы, зная, что кони считают его хищником, а себя — добычей. Хотя они могут легко убить меня. Против стольких у меня не будет ни единого шанса. Он заметил одного жеребца, явно доминирующего, судя по занятому им обширному пространству и вызывающим ударам копытами, и прошёл мимо, пробормотав:

— Не ты, гордец. Ты нужен стаду больше, чем мне.

Карса приметил другого жеребца, только вошедшего в зрелый возраст, и двинулся к нему. Он шёл неторопливо и под таким углом, чтобы конь его видел.

У этого жеребца грива и хвост были белыми, а не чёрными. Длинные ноги, по гладкой шкуре пробегала рябь, когда сокращались мышцы. Серые глаза.

Карса остановился в шаге от него. Медленно вытянул правую руку, пока кончики пальцев не легли на подрагивающую переносицу коня. Потом начал усиливать давление. Жеребец противился, отступил на шаг. Карса надавил сильнее, испытывая гибкость шеи. Ещё сильнее, шея гнулась, пока подбородок коня едва не улёгся на грудь.

Потом Карса перестал давить, но не убрал руку, ожидая, чтобы жеребец медленно выпрямил шею.

— Я нарекаю тебя Погромом, — прошептал он.

Карса медленно вёл рукой по морде жеребца, пока ладонь не оказалась под его подбородком, а потом неторопливо пошёл вперёд, выводя коня из стада.

Доминирующий жеребец заржал, и стадо мгновенно пришло в движение. Они помчались наружу, рассыпаясь на маленькие группы, с грохотом проносясь по высокой траве. Огибая двойной холм, с запада и юга, вновь исчезая в сердце Ягг-одана.

Погром перестал вздрагивать. Конь примерился к шагу Карсы, и оба они двинулись по склону холма.

Когда Карса добрался до вершины, сзади заговорил Киннигиг:

— Даже яггут не смог бы так успокоить яггского коня, как это сделал ты, Карса Орлонг. Да, вы, теблоры, воистину теломены тоблакаи, но ты — особый среди своих сородичей. Теломены тоблакаи — конные воины. Я и не думал, что такое возможно. Карса Орлонг, почему теблоры не покорили весь Генабакис?

Карса обернулся к яггуту:

— Однажды, Киннигиг, мы его покорим.

— И именно ты поведёшь их?

— Да.

— Тогда мы узрели рождение дурной славы.

Карса встал рядом с Погромом и пробежал рукой по его гибкой шее. Узрели? Да, вы узрели. Однако вы и представить не можете, что́ сотворю я, Карса Орлонг.

Никто не может.

Киннигиг сидел в тени дерева, содержащего Фирлис, и тихонько напевал. Близились сумерки. Теломен тоблакай ушёл вместе со своим новым конём. Он запрыгнул жеребцу на спину и ускакал, не нуждаясь ни в седле, ни даже в поводьях. Стада исчезли, и степные просторы вновь опустели.

Сгорбленный яггут достал завёрнутый кусок мяса оленя ара, зажаренного прошлым вечером, и принялся нарезать его мелкими кусками.

— Подарок для тебя, дорогая сестра.

— Вижу , — ответила она. — Убитый тем каменным мечом?

— Да.

— Тогда это щедрый дар, чтобы напитать мой дух.

Киннигиг кивнул и небрежно махнул ножом:

— Ты хорошо сделала, сокрыв руины.

— Фундаменты уцелели, разумеется. Стены Дома. Опорные камни по углам двора — всё скрыто под моим покровом из почвы.

— Глупый, невнимательный т’лан имасс. Воткнуть копьё в землю Дома Азатов.

— Киннигиг, что они знают о Домах? Существа из пещер и юрт. Кроме того, он уже умирал, и не первый год. Смертельно раненный. Ох, Икарий стоял на коленях, когда наконец нанёс смертельный удар, неистовствуя в безумии. И не воспользуйся его спутник-тоблакай возможностью, чтобы ударить и оглушить его…

— Он бы освободил своего отца, — кивнул Киннигиг с набитым ртом.

Затем встал и подошёл к дереву.

— Вот, сестра, — сказал он, протягивая ей кусочек.

— Подгорел.

— Сомневаюсь, что ты управилась бы лучше.

— Верно. Давай, протолкни его глубже, я не кусаюсь.

— Моя дорогая, ты не можешь кусаться. Кстати, я оценил иронию — отец Икария не имел ни малейшего желания спасаться. И так Дом умер, ослабляя ткань…

— Достаточно, чтобы Путь разорвался. Ещё, пожалуйста, — ты ешь больше, чем я.

— Жадная сучка. Итак, Карса Орлонг… удивил нас.

— Сомневаюсь, брат, что мы первыми недооценили этого молодого воина.

— Вероятно. Равно как и то, что не мы будем последними.

— Киннигиг, ты чувствуешь дух шестерых т’лан имассов? Они болтаются там, за скрытыми стенами двора.

— О да. Они теперь слуги Увечного бога, бедняги. Они что-то ему да расскажут, так я думаю…

— Кому? Увечному богу?

— Нет. Карсе Орлонгу. Они владеют знаниями, посредством которых желают управлять теломеном тоблакаем — но не смеют приблизиться. Подозреваю, их страшит присутствие Дома.

— Нет, он мёртв — всё, оставшееся от его жизненной силы, ушло в копьё. Не Дом, брат, но сам Карса Орлонг — вот кого они страшатся.

— Ага, — улыбнулся Киннигиг и протолкнул ещё один кусочек мяса в деревянный рот Фирлис, где он исчез, провалился в полость; там он сгниёт и снабдит дерево питательными веществами. — Выходит, эти имассы не так уж и глупы.

Она ползком пробиралась вдоль аккуратно уложенных обтёсанных камней, к самому краю котлована — зная, в какой ярости будет мать, когда увидит испорченную одежду, — и наконец добралась до места, откуда могла видеть сестру.