Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

Самое странное, что к ней пришло, это презрение к своим умениям, к своим смертоносным навыкам. Их вложили в неё, впечатали в кости и мышцы. Эти умения заковали её в сверкающую ледяную броню. И потому, даже без присутствия бога, она по-прежнему ощущала себя двумя женщинами одновременно.

И оттого ей было интересно, какую же женщину полюбил Крокус.

Впрочем, нет здесь никакой загадки. Он принял личину убийцы, верно? Молодой наивный вор из Даруджистана был очарован опасным отражением — не рыбачкой Апсалар, но Апсалар — хладнокровной убийцей. Поверил, что сходство способно выковать надежнейшую связь. Это могло бы получиться, если бы ей нравилась её работа, не считай она её мерзкой и предосудительной. Если бы эта работа не была для неё цепями, сковавшими душу.

Её не радовала компания в темнице. Он любил не ту женщину, не ту Апсалар. Она же любила Крокуса, не Резчика. А потому они были вместе, но порознь, близкие незнакомцы, и оба ничего не могли с этим поделать.

Убийца в ней предпочитал одиночество, рыбачка совершенно другим путём пришла к тому же. Первая не могла себе позволить любить. Вторая знала, что её никогда не любили. Как и Крокус, она стояла в тени убийцы.

С этим не было смысла бороться. У рыбачки не было ни умений, ни сил сопротивляться несгибаемой воле убийцы. Вероятно, Крокус так же сдался под натиском Резчика.

Она ощутила чьё-то присутствие рядом и пробормотала:

— Хорошо бы ты забрал всё с собой, уходя.

— Ты предпочла бы остаться опустошённой?

— Опустошённой, Котильон? Нет. Невинной.

— Невинность добродетельна лишь до тех пор, пока временна, милая. Нужно лишиться её, чтобы обернуться назад и осознать её незапятнанную чистоту. Остаться невинной — значит всю жизнь уворачиваться от невидимых и непреодолимых сил, пока однажды не осознаешь, что больше не узнаёшь себя, и тогда понять, что невинность была проклятием, сковавшим тебя, оглушившим, лишившим всех проявлений жизни.

Она улыбнулась в темноте:

— Но, Котильон, именно это знание заставляет людей бояться собственных цепей.

— Знание лишь позволяет увидеть то, что всегда существовало, Апсалар. Ты владеешь невероятными навыками. Они дают тебе силу, это бессмысленно отрицать. Тебе не переделать себя.

— Но я могу прекратить идти этим странным путём.

— Можешь, — чуть погодя согласился он. — Ты можешь выбрать других, но даже привилегия выбора дана тебе лишь в силу того, чем ты была…

— Чем ты был.

— Это не изменить. Я вошёл в твои кости, в твою плоть, Апсалар. Девочка-рыбачка, ставшая женщиной, — мы стоим в тени друг друга.

— И тебе это понравилось, Котильон?

— Не особенно. Было сложно помнить о своей цели. Но мы были в стоящей компании в те времена — Скворец, Молоток, Скрипач, Калам… будь у них выбор, этот отряд с радостью принял бы тебя. Но я им не позволил. — Он вздохнул и продолжил: — Я могу вечно говорить о своих сожалениях, девочка, но рассвет пожирает тьму, и мне нужно услышать твоё решение.

— Моё решение? О чём ты?

— Резчик.

Она смотрела на пустыню, пытаясь отогнать слёзы.

— Я хотела бы забрать его у тебя, Котильон. Не дать тебе поступить с ним так, как ты поступил со мной.

— Он так для тебя важен?

— Да. Не для убийцы внутри меня, но для рыбачки… которую он не любит.

— Разве?

— Он любит убийцу и хочет быть похожим на неё.

— Теперь я понимаю твои внутренние противоречия.

— Правда? Тогда ты поймёшь, почему я не отдам его тебе.

— Но ты ошибаешься, Апсалар. Резчик не любит убийцу внутри тебя. Она, несомненно, привлекает его, ведь сила всегда привлекает… всех нас. А ты владеешь силой, в том числе и властью не использовать её. Всё это заманчиво, соблазнительно. Его тянет соревноваться с тем, что ему кажется твоей отвоёванной свободой. Но его любовь? Воскреси наши общие воспоминания, девочка. Вспомни Даруджистан, нашу первую встречу с вором Крокусом. Он видел, как мы совершили убийство, и он знал, что это поставило крест на его жизни. Разве он любил тебя тогда ? Нет, это пришло позже, в холмах к востоку от города, когда я более не владел тобой.

— Любовь меняется со временем…

— Это так. Но не подобно накидочнику, порхающему с трупа на труп на поле боя. — Он прочистил горло. — Ладно, не самое удачное сравнение. Любовь изменяется, да, разрастается, стремясь поглотить как можно больше объекта любви. Добродетели, пороки, недостатки — любовь примет всё с детским восторгом.

На этих словах она обхватила себя руками.

— Во мне две женщины…

— Две? Их множество, девочка, и Резчик любит их всех.

— Я не хочу, чтобы он умер!

— Таково твоё решение?

Она кивнула головой, не доверяя голосу. Молнии в небе превращали тьму в безбрежное пустое пространство над мёртвым, истерзанным пейзажем. И в этом пространстве птицы карабкались вверх по ветру.

Котильон продолжил:

— Значит, ты знаешь, что должна сделать?

Апсалар кивнула ещё раз.

— Я… доволен.

Она резко обернулась и уставилась ему в лицо, внезапно осознав, что впервые видит его целиком. Сглаженные черты, прямые линии, добрые глаза, странный узор шрамов под правым глазом.

— Доволен… — прошептала она, изучая его лицо. — Почему?

— Потому что, — со слабой улыбкой ответил он, — мне тоже нравится мальчик.

— Насколько я храбрая, по-твоему?

— Насколько нужно.

— Снова.

— Да. Снова.

— Ты совсем не похож на бога, Котильон.

— Я не старомодный бог, я — покровитель. У покровителей есть обязательства. Признаю, мне не так часто выпадает шанс в этом поупражняться.

— То есть они пока ещё не обременительны?

Её собеседник расплылся в очаровательной улыбке:

— Ты заслуживаешь куда большего в обмен на свою наивность, Апсалар. Скоро увидимся. — Он отступил в тёмную часть зала.

— Котильон.

Он застыл с приподнятыми руками.

— Да?

— Спасибо. Позаботься о Резчике. Прошу.

— Обещаю, Апсалар. Как о родном сыне.

Апсалар кивнула, и тогда он исчез.

А вслед за ним и она.

В каменном лесу водились змеи. К счастью для Калама Мехара, им недоставало природной воинственности. Он неподвижно лежал в тенях посреди сырых, изломанных остатков упавшего дерева, а змеи скользили по нему и вокруг него. Камень постепенно терял ночную прохладу, обдуваемый горячим воздухом со стороны пустыни.

Он не видел признаков патрулей и не замечал почти никаких следов. Однако в окаменевшем лесу ощущалось чьё-то присутствие, намек на силу, не принадлежащую этому миру. Хотя убийца не был до конца уверен, в силе этой он чувствовал нечто демоническое.

Достаточное основание для тревоги. Ша’ик могла хорошо спрятать охранников, а ему придётся миновать их.

Убийца отодвинул огнешейку в сторону и вытянул два длинных ножа. Изучил рукояти, убедившись, что кожаная обмотка осталась плотной. Проверил крепление наверший и эфесов. Кончик длинного лезвия ножа из отатарала слегка затупился — отатарал был не лучшим материалом для оружия. Лезвие затуплялось и нуждалось в постоянной заточке, даже лёжа без дела, а металл со временем становился хрупким. До Малазанского завоевания высокородные жители Семи Городов использовали отатарал в броне. Его доступность строго контролировалась, хоть и не так сильно, как под властью Империи.