Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

С рычанием Карса ринулся вперёд. Заклятье сверкнуло, брызнуло, а затем остриё гарпуна пробило грудь колдуна насквозь и вышло наружу через спинку кресла. На сером лице застыло недоумённое выражение, чародей в последний миг поймал взгляд Карсы, а затем из его глаз ушла жизнь.

— Уругал! Узри гнев теблора!

За этим звонким криком последовала тишина, затем — медленный стук капель: кровь стекала с кресла колдуна на ковёр. Что-то холодное коснулось души Карсы, дыхание кого-то неведомого, безымянного, но преисполненного лютой ярости. Заворчав, урид стряхнул это чувство и огляделся. Высокая по нижеземским меркам каюта была выстроена из того же чёрного дерева. В уключинах на стенах мигали масляные лампы. На столе лежали карты и диаграммы, но прочесть знаки на них теблор не мог.

У двери послышался какой-то шорох.

Карса развернулся.

Торвальд Ном вошёл, оглядел трупы, затем уставился на сидящего колдуна, пришпиленного гарпуном к креслу.

— О гребцах можешь не беспокоиться, — проговорил даруджиец.

— Они рабы? Тогда мы освободим их.

— Рабы? — пожал плечами Торвальд. — Не думаю. Их не сковали цепями, Карса. И учти, голов у них нет. Повторяю: не думаю, что нам стоит беспокоиться по их поводу. — Человек шагнул вперёд и принялся разглядывать карты на столе. — Что-то мне подсказывает, эти беспомощные ублюдки, которых ты только что перебил, тоже не знали, куда плыть…

— Они победили в морском сражении.

— Много же им это принесло пользы.

Карса стряхнул кровь с лезвия меча и глубоко вздохнул:

— Я ни перед кем не встану на колени.

— Я мог встать на колени дважды. Может, им бы хватило. А теперь мы знаем не больше, чем до того, как увидели этот корабль. Да и вдвоём мы не управимся с судном такого размера.

— Они сделали бы с нами то же, что и с гребцами, — заявил Карса.

— Возможно. — Торвальд присмотрелся к одному из трупов у своих ног, осторожно присел на корточки. — Варвары какие-то на вид — то есть по даруджийским меркам. Тюленья кожа — значит, они настоящие мореходы. И связки когтей, клыков и ракушек. Тот, что сидит в кресле, был чародеем?

— Да. Не понимаю я таких воинов. Почему не взять в руки мечи и копья? Колдовство их — жалкое, но они почему-то слепо в него верят. Только посмотри на его лицо…

— Он поражён, да, — пробормотал Торвальд и покосился на Карсу. — Они так верят в чары, потому что магия обычно работает. Противники, как правило, не переживают встречу с заклятьем. Поскольку колдовство разрывает их на куски.

Карса вернулся к двери. Вскоре за ним последовал Торвальд.

Оба поднялись на центральную палубу. Карса принялся раздевать трупы, сперва отрезал уши и языки, потом выбрасывал голые тела за борт.

Некоторое время даруджиец молча наблюдал за ним, а затем направился к отрубленным головам.

— Они глазами следят за всем, что ты делаешь, — сообщил он Карсе. — Это просто невыносимо. — Человек сорвал шкуру с ближайшего свёртка и завернул в неё одну из отрубленных голов, затянул тесёмки. — Тьма им больше подойдёт, учитывая все обстоятельства…

Карса нахмурился:

— Почему ты так говоришь, Торвальд Ном? Что бы ты сам предпочёл: видеть всё вокруг или тьму?

— Почти все здесь — тисте анди. А немногие люди — слишком похожи на меня.

— Кто это — тисте анди?

— Такой народ. Некоторые из них сражаются в рядах освободительной армии Каладана Бруда в Генабакисе. Говорят, древний народ. В любом случае они поклоняются Тьме.

Карса вдруг почувствовал сильную усталость и присел на ступеньках, ведущих на бак.

— Тьме? — пробормотал урид. — Тьма, которая ослепляет воина, — странный объект для поклонения.

— Зато, быть может, самый реалистичный, — отозвался даруджиец, заворачивая в шкуру очередную голову. — Сколько из нас поклонялось тому или иному богу в отчаянной надежде как-то повлиять на собственную судьбу? Мы молимся знакомым ликам, чтобы оттолкнуть подальше свой страх перед неизвестностью — непредсказуемостью будущего. Кто знает, возможно, тисте анди — единственные среди нас взыскуют истины, которая кроется в небытии, в забвении. — Старательно отводя глаза, человек подобрал ещё одну чернокожую, длинноволосую голову. — Хорошо, что у этих несчастных нет глотки, чтобы производить звуки, иначе мы бы вынуждены были слушать жуткий спор.

— Так ты сомневаешься в собственных словах!

— Всегда сомневаюсь, Карса. На более приземлённом уровне слова подобны богам — это средство, которое позволяет держать страх в узде. Скорее всего, эта сцена будет мне сниться в кошмарах, пока старое сердце не разорвётся наконец. Бесконечная череда голов, слишком осмысленные глаза, которые укрывает тюленья кожа. И стоит мне завернуть одну — хлоп! — появляется другая.

— Слова твои — сплошные глупости.

— Да? И сколько же душ ты сам отправил во тьму, Карса Орлонг?

Глаза теблора сузились.

— Не думаю, что они попали во тьму, — тихо ответил он.

В следующий миг Карса отвёл взгляд, поражённый внезапным открытием. Год назад он бы убил любого, кто сказал бы то, что произнёс Торвальд, — если бы только понял, что слова эти должны были ранить, — а скорее всего, не понял бы. Год назад слова были грубыми, неудобными инструментами, укрытыми в простом, пусть и немного загадочном мире. Однако этот недостаток принадлежал лишь самому Карсе, а не всем теблорам, ибо Байрот Гилд часто метал в Карсу заострённые слова, и наверняка умный воин здорово потешался, хоть сам Карса и не осознавал толком их предназначения.

Бесконечные слова, болтовня Торвальда Нома — но нет, не только она, — всё, что Карса пережил с тех пор, как покинул свою деревню, послужило ему уроком о сложности мира. Сущности тонкие, еле уловимые, невидимой ядовитой змеёй скользили по всей жизни урида. Её клыки часто глубоко вонзались в душу, но ни разу Карса не осознал их происхождение, ни разу не узрел истинный источник боли. Яд угнездился в его душе, но урид отвечал ему — если вообще отвечал — лишь насилием. Часто выбирая неподходящую цель, слепо бросаясь во все стороны.

Тьма — и жизнь в слепоте. Карса вновь посмотрел на даруджийца, который продолжал заворачивать в шкуры отрубленные головы . А кто сдёрнул повязку с моих глаз? Кто пробудил Карсу Орлонга, сына Синига? Уругал? Нет, это был не Уругал. В этом теблор был уверен, ибо нездешняя ярость, которую он ощутил в каюте, ледяное дыхание, что коснулось его души, — принадлежали его богу. Это было чувство крайнего недовольства, гнева, к которому Карса остался почему-то… равнодушным.

Семь Ликов в Скале никогда не говорили о свободе. Теблоры были их слугами. Их рабами.

— Ты плохо выглядишь, Карса, — подходя, проговорил Торвальд. — Прости за мои последние слова…