Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

Коготь разлил пурпурное вино в бокалы. Улыбка не сходила с его лица.

— В порыве сентиментальности я подумал, что мы могли бы поднять чаши в память о старых временах. Признаем, это были горестные времена; однако мы выжили, не так ли?

— О да, — ответила Лостара. — И потом ты пошёл своей дорогой, видимо, к великой славе. А я своей — прямиком в тюремную камеру.

Коготь вздохнул:

— Что ж, дурные советчики сослужили Пормквалю плохую службу, увы. Но теперь, как я понимаю, ты и твои «Красные клинки» снова на свободе, оружие вам вернули, ваше место в армии адъюнкта гарантировано…

— Не совсем.

Жемчуг изогнул изящную бровь.

Лостара взяла бокал и отпила вина, почти не почувствовав вкуса.

— Адъюнкт никак не дала понять, чего хочет от нас.

— Как странно!

Нахмурившись, она сказала:

— Хватит игр. Наверняка ты знаешь об этом больше, чем мы.

— Увы, вынужден тебя разочаровать. Новая адъюнкт непостижима для меня так же, как и для тебя. Моё предположение о том, что она поспешит возместить ущерб, нанесённый вашему прославленному отряду, было ошибочным. Оставить без ответа вопрос о верности «Красных клинков»… — Жемчуг пригубил вино и откинулся назад. — Тебя освободили из тюрьмы и вернули оружие. Тебе запрещают покидать город? Не пускают в штаб?

— Меня не пускают на совещания командиров, Жемчуг.

Лицо Когтя просветлело.

— О, ты не одинока в этом, моя дорогая. Как я слышал, кроме немногих избранных, что прибыли с ней из Унты, адъюнкт вообще почти ни с кем не советуется. Однако, я полагаю, ситуация может измениться.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же, ведь именно сегодня ночью состоится военный совет, куда ваш командир, Тин Баральта, несомненно, приглашён, так же как и командир Блистиг и ещё множество тех, чьё появление удивит всех и каждого. — Жемчуг замолчал, не сводя с неё взгляда зелёных глаз.

Лостара медленно моргнула.

— В таком случае я должна вернуться к Тину Баральте…

— Хорошее умозаключение, девочка. Но, боюсь, неверное. К сожалению.

— Объяснись, Жемчуг.

Он снова подался вперед и подлил ей вина.

— С удовольствием. Я — такой же упрямец, как и адъюнкт: я ухитрился обратиться к ней с запросом, который она удовлетворила.

— С каким запросом? — ровным тоном спросила Лостара.

— Как я уже говорил, сентиментальность — моё проклятие. Мои нежные воспоминания о тебе и нашей совместной работе… На самом деле настолько нежные, что я попросил назначить тебя моим, э-э, помощником. Твоему командиру, разумеется, об этом уже сообщили…

— Я — капитан «Красных клинков»! Не Коготь, не шпион, не убий… — она осеклась на полуслове.

Глаза Жемчуга расширились.

— Я глубоко оскорблён. Но сегодня достаточно великодушен, чтобы простить твоё невежество. Хотя ты и не видишь различия между высоким искусством ликвидации и грубым понятием убийства, смею заверить, что разница есть. Как бы то ни было, позволь развеять твои страхи: предстоящее задание не потребует применения самой мрачной стороны моего призвания. Более того, эта задача полностью зависит от двух из твоих многочисленных достоинств. Познания урождённой жительницы Семи Городов — первое. И второе — ещё более жизненно необходимое — твоя непререкаемая верность Малазанской империи. И поскольку ты уж никак не сможешь отрицать первое, придётся подтвердить полноту второго.

Долгое мгновение она пристально смотрела на него, а потом медленно кивнула:

— Понятно. Хорошо, я в твоём распоряжении.

Жемчуг ещё раз улыбнулся:

— Чудесно. Я в тебе нисколько не сомневался.

— В чём состоит наше задание?

— Детали не заставят себя ждать. Сегодня вечером у нас персональная встреча с адъюнктом.

Она выпрямилась:

— Ты и сам не знаешь, в чём дело, да?

Его улыбка стала шире:

— Правда, захватывающе?

— Значит, понятия не имеешь, предполагается ли «ликвидация»…

— Ликвидация? Кто знает. Убийство? Определённо нет. А сейчас допивай, девочка. Нам пора идти в бывшую резиденцию Первого Кулака. Говорят, адъюнкт терпеть не может опозданий.

Все пришли рано. Привалившись к стене и скрестив руки, Гэмет стоял у двери, через которую должна была войти адъюнкт. Перед ним, под низким потолком длинной залы совета, собрались трое командиров, вызванных на первый тур сегодняшнего вечернего совещания. Следующие несколько колоколов вместе с назначенными на них мероприятиями обещали быть интересными. Тем не менее бывший капитан охраны Дома Паранов чувствовал некоторую тревогу.

В прошлом он был простым солдатом и ни разу не посещал военных советов. Высокое звание Кулака не радовало Гэмета, так как он понимал, что отмечен отнюдь не благодаря выдающимся способностям или заслугам. Тавор знала его, привыкла командовать им и поручать задачи организации и ведения дел… но лишь дел благородного семейства. Похоже, она намеревалась использовать Гэмета тем же манером, на сей раз в масштабах всей Четырнадцатой армии. Что делало его администратором, а не Кулаком. И ни для кого здесь, в зале, этот факт не прошёл незамеченным.

Гэмет не привык к постоянному чувству стыда. И признавал, что бравада, которую он частенько выказывал, была не более чем инстинктивной реакцией на собственное чувство несоответствия. Правда, сейчас он не чувствовал себя способным на хоть какое-то проявление стеснительности, не говоря уж о браваде.

Адмирал Нок стоял в полудюжине шагов от него и был занят тихой беседой с горделивым командиром «Красных клинков», Тином Баральтой. Блистиг, развалившись, сидел у дальнего конца стола с картами, в наибольшем отдалении от места, которое займёт адъюнкт, как только начнётся совещание.

Взгляд Гэмета вновь и вновь возвращался к адмиралу. Не считая Дуджека Однорукого, Нок был единственным командиром, оставшимся со времён Императора. Единственный адмирал, который не пошёл ко дну. Со смертью двух братьев-напанцев, Урко и Краста, Нок заполучил под своё командование весь имперский флот. Императрица направила его и сто семь кораблей в Семь Городов, когда слухи о бунте уже нельзя было игнорировать. Если бы Первый Кулак в Арэне фактически не запер этот флот в гавани, Колтейновой «Собачьей цепи» можно было бы избежать. И уж точно бунт был бы уже подавлен. А теперь попытка повторного завоевания обещала стать затяжной и кровавой. Какие бы чувства ни испытывал адмирал по поводу прошедших и приближающихся событий, он никак не выказывал их и сохранял холодное, беспристрастное выражение лица.

Тину Баральте хватало собственных горестей. «Красные клинки» Пормкваль обвинил в измене — несмотря на то, что одна из их рот сражалась под командованием Колтейна — сражалась и была уничтожена. После того как Первый Кулак покинул город, первым распоряжением Блистига стал приказ об их освобождении. И «Красные клинки» достались адъюнкту вместе с солдатами, выжившими в «Собачьей цепи», и Арэнской стражей. Вопрос, что делать с ними — что делать с ними всеми, — оставался пока без ответа.