Роберт Сальваторе - Попутчик

— Прижигает? — пробормотал я, даже не открывая глаз.

— Она сплавляет края плоти вместе, и потому рана больше не будет кровоточить.

— Звучит не слишком приятно.

Я бы рассмеялся, но боль была невыносимой.

— Мне говорили об этом. Но альтернатива была хуже, — голос мужчины был твердым, но не злым.

— А какая была альтернатива? — еле пробормотал я, пораженный тем, что мужчина понял мой вопрос.

— Истечь кровью и умереть. Плохо, если такое счастливое дитя погибнет.

При словах «счастливое дитя» я с надеждой открыл глаза. Но человек, стоящий передо мной был мне не знаком или, вернее, я никогда не встречался с ним лично. Он был одет в красивую, но поношенную, синюю форму. Говорил мужчина четко и с великим достоинством.

— Я — Дюдермонт, капитан Морской Феи. И ты незаконно пробрался на мой корабль, — сказал он.

Ну отлично, подумал я. Я спас его корабль от тролля, чтобы он выкинул меня за борт?

— Мне очень жаль, сэр, — сказал я. — Но я могу объяснить. Видите ли, я…

— Вы, юный сэр, вор и нарушитель, — выпалил капитан.

Несмотря на боль, пульсирующую в моем плече, я сел и попытался что-то ответить, но капитан протянул руку.

— Но ты точно не трус, — продолжил он.

Я оживился — это едва ли звучало, как обвинение.

— Можешь выполнять приказы? — спросил он. Я несколько раз моргнул, прежде чем ответить:

— Да, сэр.

— Сможешь показать достоинство и храбрость перед лицом опасности?

— Да, сэр.

— Сможешь быть преданным окружающим тебя спутникам и командирам?

— О, да. Я могу, сэр.

— Тогда, молодой человек, мне кажется, что для тебя найдется местечко на моем корабле. Если ты так хочешь, — впервые, капитан Дюдермонт улыбнулся — не широко, но уважительно. И этого было достаточно.

Я начал отвечать, но он прервал меня.

— Не надо говорить прямо сейчас. Тебе придется подождать много дней, прежде чем ты встанешь на ноги и сможешь быть полезен. Мы будем заботиться о тебе, пока ты не выздоровеешь, а потом ты сможешь дать ответ.

— Подождите! Сэр! — крикнул я изо всех сил.

Он развернулся.

— Меня зовут Мэймун. Вы… вы никогда не спрашивали моего имени.

— Долго же ты добирался до сути! — с усмешкой сказал старый пират.

— Достаточно долго.

— Ты довольно быстро назвал свое имя Дюдермонту. Думаешь, он лучше меня, больше заслуживает твоего имени? Больше заслуживает твоего уважения?

— Он не спрашивал. В отличие от тебя. Я не поощряю жадность.

Смешок превратился в хохот.

— Некоторые говорят, что жадность сама себя поощряет!

— Они не правы.

— Так и думал, что ты скажешь это, глупый мальчик, — его смех в мгновение ока исчез, а лицо нахмурилось. С удивительной для одноногого человека грацией, он поднялся на ноги и достал из ножен саблю. — Ты научился этому у Дюдермонта. Старого праведного пердуна.

— Я многому научился у Дюдермонта, с негодованием выпалил я. — Он хороший человек. Один из тех немногих, что я знал. И все они были лучше тебя.

— Ты разве не знаешь, что лучше не оскорблять человека, держащего меч? — он взмахнул лезвием, но не сделал и попытки ударить.

Я ждал, глядя на этого хмурого человека. Мой взгляд впивался в него, призывал сделать выпад.

— Ну, быть может, твой капитан заплатит выкуп. И моя ЖАДНОСТЬ, — он почти выплюнул последнее слово, будто ему было неприятно его произносить, — будет вознаграждена!

Он развернулся, будто собираясь уходить, и взял с подставки один из факелов.

— Дюдермонт мне не капитан, — сказал я. — И он не стал бы платить выкупа пиратам, даже если бы был им.

Старик остановился и медленно обернулся.

— Тебе лучше начинать говорить, и говорить быстро, пока я не отрезал тебе голову.

— Наверное. Но у меня к тебе вопрос. Как тебя зовут?

— Ты не заработал моего уважения, чтобы узнать это, — сплюнул пират. — А теперь, говори. Расскажи мне про артефакт. Где же ты получил его? И где он сам? Мы не нашли его при тебе, когда вытащили из воды.

— Ты хочешь артефакт? — спросил я. — Тогда тебе нужно узнать всю эту кровавую историю.

Я ничего не знаю о том, как появился на свет. Ничего не знаю о своих родителях, братьях, как и о том, где находился мой первый дом.

Я не знаю, потому что в младенчестве на мой родной город было совершено нападение. Они сожгли все дома и убили людей.

Но я выжил.

В подвале дома моих родителей была секретная комната — комната, в которой они хранили прекрасные эльфийские вина. Моя мать спрятала меня там. Когда дом подожгли, обломки упали у двери погреба и блокировали её. Я лежал там, закутанный, как мне рассказывали, в один из дорожных плащей моей матери, и плакал.

На следующий день после налета в деревню приехал одинокий незнакомец, и стал обыскивать завалы. Позже, он поведал мне, что нашел меня рядом с тлеющим куском древесины, лежавшим неподалеку — это был кусок рухнувшего потолка. Он упал в дюйме от меня, но сохранил тепло. Потому я был жив. Проснувшись, я посмотрел на незнакомца. Я даже улыбнулся ему, как он говорил. Он тоже улыбнулся, а затем осторожно поднял меня и унес подальше от этого разрушенного места.

День и ночь мы скакали, направляясь на юг, в Высокий Лес. Его конь бежал неустанно, стремительно и уверенно, даже когда наступила ночь и под деревьями старого леса сгустилась темнота.

Человек доставил меня в безопасную маленькую пещеру, прямо в руки опытной целительницы. Её звали Элбис. Она была хранительницей леса, друидкой. Человек отдал меня ей и уехал, а женщина больше никогда и ничего о нем не говорила.

С этого дня меня кормила Элбис — в основном, фруктами и ягодами, которые росли по всему лесу. Она же одевала меня и давала кров. Она научила меня говорить и показала пути лесных зверей.

— Счастливое Дитя, — звала меня Элбис. У меня не было настоящего имени, а она не хотела давать мне хоть какое-нибудь. Имя не определяет человека, говорила она. Оно просто помогает точнее обозначать вещи вроде зверей и деревьев. Но ей не нужно было понимать, что речь идет обо мне.

День, когда меня принесли в лес, стал днем моего рождения. В шестой из таких дней солнце светило тускло, а небо заволокло плотными облаками. Дождь начался около полудня. Небо все темнело и темнело, раскаты летнего грома проносились сквозь деревья.

Молния пронзила тьму, и ко входу нашей маленькой пещеры шагнула фигура. В свете грозы его силуэт ярко высветился во тьме, выдавая в нем эльфа. Его кожа была золотисто красной, словно дубовые листья ранней осенью, а волосы — черны, как крыло ворона и растрепаны. Он двигался с неизменной грацией, а голос его был мягким и добрым. Но взгляд его выдавал лживость этой мягкости. Они были темными, жесткими и безжизненными.