Наталья Самсонова - Игрейн. Леди с надеждой

— Тебе здесь не рады, леди. — И «леди» прозвучало как изысканная насмешка, как клеймо продажной женщины и величайшего из подлецов одновременно.

Пальцы все еще стискивают мою шею, цепляюсь руками, выворачиваюсь, кашляю и снова оказываюсь под водой. Но руки уже исчезли, подобно пробке из винной бочки я выныриваю, и бешено озираюсь. Вижу лишь закрывающуюся дверь и подол женского платья. Вода из ванны выплескивается на пол. Только мне до того дела нет — я кашляю, раздирая горло таким вкусным, таким необходимым мне воздухом. Глубоко вдыхаю и выдыхаю, горло саднит, скорее, стереть с лица пленку мыла и слез, изгнать чужие прикосновения. Спокойствия хватило ненадолго.

Вцепившись руками в бортики купальни, я рыдаю в голос. Рыдаю так, как не приходилось никогда. Сглатывая горький, болезненный комок, я трясусь как желе. Я и есть желе, не человек, не личность, желе без памяти, без возможности защититься, без дома и родни. Осознание своего положения накрывает меня новой волной истерики. Вода остыла, мыло неприятной пленкой стянуло кожу. Обливаюсь холодной водой, и насухо вытираюсь полотенцем. Вытираюсь так, что кожа алеет и горит, вытираюсь, пытаясь стереть прикосновения убийцы. Будь у меня голос, я бы уже кричала. Но, слава Бригитте, голоса у меня нет.

Что за идиотка вломилась ко мне в мыльню я выясню сама. Почему идиотка? Потому что Атолгар взял на себя обязанность хранить и защищать меня. И моя смерть в его владениях принесет огромный урон всему Ковену. Кто купит контракт у человека, который в собственном доме не уследил за подзащитной? Никто. Чем бы еще себя утешить? Нечем. На крючке висит светло-синее платье, надеваю, подпоясываюсь и выхожу. В комнате никого нет. Давлю в себе желание простучать стены — все равно не знаю точно, как и чем отличается полая стена от цельной. Настороженно оглядываюсь — никого нет. Быстро, чутко прислушиваясь к каждому шороху, перерываю комнату. Я заглянула в каждый ящичек, но они оказались пусты, даже пыль была протерта. Уж не отсюда ли я умчалась? Ни под подушкой, ни под кроватью не осталось ничего, что могло бы пролить свет на мое состояние. Грустно, но ожидаемо. В самом деле, я не оставила бы ничего, что могло меня скомпрометировать, а остальные бесхозные вещи наверняка прибрали слуги. Опускаюсь в креслице, да, уютно. Откидываюсь на спинку, и понимаю, что вместе в ванной комнате вместе с истерикой вышло и скопившееся напряжение. Что ж, скажем спасибо неведомой посетительнице. Сразу два бонуса — теперь я точно знаю, что уже была здесь, шквал моих эмоций остался никем не замеченным. На веки наваливается тяжесть, вот ведь, столько времени лежала, а организм вновь требует отдых. Заползаю под тяжелое одеяло, сворачиваюсь уютным комочком, и зеваю. Глаза чешутся, во рту пересыхает, я хочу спать. И не могу, страх душит, бросая в противный, липкий пот. Забываюсь тяжелым, темным сном, чтобы вынырнуть из его глубин, с исступленно колотящимся сердцем и ощущением мыльной воды на языке.

Сползаю под одеяло вновь, не стоит поддаваться панике. Смерти мне не желали, это факт. Унизить, оскорбить, посмотреть на реакцию. Голос легко узнаваем, хочет узнать буду ли я на нее жаловаться. Устраиваюсь поудобнее и пытаюсь примерно представить, что же мне теперь делать? Узнать, кто я и как здесь оказалась. В прошлом, кто я маркизу, куда ехала, и откуда берет корни мой род. Сон смежает мне веки, и я расслабленно выдыхаю.

Мне приснился странный сон. Я пила чай в обществе человека, чье лицо было скрыто капюшоном. Меня потряхивало от страха и гнева, а он сочувственно сжимал мою кисть. Из сна я выныривала с четким ощущением, это мои воспоминания. Но что могло быть такого важного в простом чаепитии? Почему не мать или отец пришли ко мне во снах, а чужак, скрывающий свое лицо?

— Ну что ты за человек? Леди спит, обожди, — ровно гудел Фрай.

— Неотесанный солдат, сначала вы нарушили мое уединение, а теперь обожди? Сейчас или никогда! Я творец!

— Не богохульствуй, Творец с тебя за это спросит, — укорил своего собеседника боец.

— Великие Боги, Фрай, я творец красоты и изящества, портной, ужель ты думаешь, что создавая этот мир, я создал бы тебя? Нет уж, веди меня к миледи, ты, венец несовершенства. Глубоко вдыхаю и сажусь. Познакомимся, творец прекрасного?

— О-о-о, леди обладает самыми прекрасными глазами на этом свете! Темная синева грозовых небес, каштановый шелк волос! Здесь есть с чем работать!

Подталкиваемая тощим и высоким портным к зеркалу, пытаюсь понять, как мое серые, голубоватого оттенка глаза, можно так поэтично обозвать? Заглядываю в зеркало и удерживаю улыбку только силой воли и ужасом, сковавшим все тело. За несколько часов глаза сменили цвет на насыщенно-синий, скулы чуть заострились, неуловимо изменился овал лица. Что со мной будет дальше? Так, моя драгоценная, что-то часто ты начала впадать в панику. Вот как цвет волос сменится, так и поплачем, ночью, в подушку.

— Давно я хотел добраться до кладовых милорда, — портной оценивающе осмотрел меня и жестом велел раздеться. — Да только никак он не женится. А ведь для своих женщин у Амлаутов лучшие вещи, да-да. Выменяны у островитян, шелка и бархат. Непривычные, яркие цвета. Эх, жаль дурная слава попереди Ковена бежит. Нет желающих жить между двух враждующих народов.

Стало неприятно. Ничего плохого портной не сказал, но ощущение от его слов неприятным осадком легло в душу.

— Одного у них не отнять — запредельная честность, верность слову и своим людям- портной цокнул языком. — Для своих маркиз Амлаут надежней крепостной стены будет. Вот и все, миледи, мерки я снял, ткани подберу сам. Если вам не понравится — разрешаю надеть мне на голову горшок, — поклонившись, портной выскакивает за дверь.

Провожаю его задумчивым взглядом. Что это сейчас было? Мне ненавязчиво посоветовали стать для Атолгара своей? Судя по комнате, я уже была не чужой в этом замке, и что-то добра это мне не принесло. Заглянувший в приоткрытые створки двери Фрай, сообщает, что ужин подадут в мои покои — маркиз Амлаут чрезвычайно занят и компанию составить мне не сможет. Но если леди желает, можно накрыть стол в парадной гостиной. Леди не желает. Ничего не желает.

На руке бантом завязана длинная лента, и чтобы лоскут не попал в огонь приходится неудобно изгибать запястье. Пламя неохотно лижет тонкие, молодые яблоневые ветви. Безжалостно срезанные, постепенно обугливающиеся на ритуальных кострах, они призваны символизировать то, насколько разной может стать судьба девицы после замужества. Усыпанные цветами деревья это полные семьи, дети и внуки, черные, закопчённые ветви в грубых глиняных вазонах — вдовы, и матери схоронившие сыновей. В Ковене вовсю празднуют Свадебную неделю — яблони украшены бусами, это подношения от замужних женщин и лентами, это призыв незамужних девиц. Для каждой соткана особая лента, с причудливыми завитушками имени. Девушки старательно вышивают имена, добавляя крохотный бисер.