Альберт Зеличенок - Посиделки в межпланетной таверне «Форма Сущности» (СИ)

Все кинулись утешать его, ласкать, причёсывать, отпаивать спиртным неразбавленной крепости, и лишь один из членов избранного круга, вертлявый субъект в обтягивающем костюме алой кожи, чёрной рубашке и алом галстуке с узором в виде ослепительно желтых всполохов пламени, не двинулся с места.

Он закинул ногу на ногу, поправил высокий цилиндр тёмно-зелёных тонов, прикурил (казалось, от своего большого пальца с длинным ухоженным ногтем) — по залу повеяло запахом серы — и, закинув ногу на ногу, осведомился:

— Стало быть, вы утверждаете, что таверна и все мы, в ней присутствующие, — суть плод вашего воображения? Мило, мило. Мысль острая, интересная, но спорная. Лично я берусь сформулировать возражения и представить их, но несколько позже.

— Погодите, — вмешался в разговор хозяин таверны, который в данный миг пребывал в теле мыслящего гриба (самки) по имени Спртзагнубркасчебатх Лилейная с планеты Водают. — Творец! — изо всей силы заорал он, обращаясь в пространство где-то над головами гостей. — Творец!!!

— Это вы мне? — оторвавшись от горестных дум, спросил удивленный Пронзительный Стон.

— Нет, конечно. Не мешайте. Творец!!!! Я уже не в состоянии кричать громче.

— Ну, что вам ещё? — с явной неохотой откликнулся Создатель Текста.

— Послушайте, Творец, это уже стало надоедать. И мне, и публике, между прочим. Я не могу постоянно меняться. Так нечестно, в конце концов.

— Почему? Жизнь переменчива, и вы трансформируетесь вместе с нею. Как говорят мудрые, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, не вымокнув до нитки.

— Хорошо. Ладно. На почему всё время я?

— Вы предпочитаете, чтобы модифицировался кто-либо из посетителей или официанток? Это не входит в мои планы.

— Нет-нет, я не хочу сваливать свой груз на другого. Просто пусть я буду одинаковым. Устал, пожалейте. Ну, есть в вас хоть что-то человеческое, в конце концов?!

— Человеческое? Во мне? Интересное предположение. Хорошо, я согласен. Зафиксировать ваш нынешний облик?

— Нет! — в ужасе закричал кабатчик (в настоящую минуту правильнее было бы сказать: «кабатчица»). — Что-нибудь менее экзотическое, а то сейчас даже имя называть неудобно. Пока представишься, собеседник уснёт. Желательно бы быть гуманоидом. И, пожалуйста, мужчиной. Это больше соответствует моему менталитету. А то психиатр уже отказывается разбираться в моих сексуальных комплексах. И сам я запутался в своих беспорядочных межпланетных связях.

— Хорошо, — сказал Создатель. — Будете самцом.

— Вот спасибо-то.

— Человеком. Землянином, американцем из штата Небраска. Джоном… м-м-м… Булахом.

— Благодарствую.

— Пятидесяти лет, багроволицым, жирным, с плешью и одышкой.

— Благодетель вы мой!

— Ладно, Джо, ладно. Не надо этого, не люблю. И учтите: вышесказанное остается в силе только до конца данного произведения. Ну что, приступать к воплощению?

— Да-да, и, прошу вас, поскорее, а то, чувствую, опять во что-то превращаюсь. Ой, вместо корневой системы псевдоподии растут.

Таверна закачалась, стало темно, на мгновение пол и потолок поменялись местами, но всё кончилось так быстро, что эль из кружек даже не успел пролиться. Кабатчик с удовольствием оглядел новое тело и даже немного походил меж столиков, чтобы, как он выразился, тушка обмялась и покрепче села на костяк.

— Эй, братцы! — вскрикнуло незаметное насекомоподобное существо неопределенного пола Бузяк с Маркови. — Что это стряслось с видом из окна?

Посетители кинулись наружу. Весёлая лужайка, на которой еще недавно находилось заведение, исчезла, и они частично погрузились в липкую полужидкую субстанцию, которая покрывала основную часть твёрдого (по крайней мере, на вид, ибо добраться до него не удалось — ноги вязли) желтоватого постамента. Тот, в свою очередь, находился на плоской бескрайней равнине, поверхность коей отливала металлическим блеском. С тылу харчевни постамент почти упирался в гладкий горный склон молочной белизны.

— Мне это напоминает приключение с эльфами, — объявил Левый Полусредний. — Вот только ущелья не нахожу.

Гора матово светилась, а за ней, как гигантский театральный задник, виднелся силуэт, смутно напоминавший человеческий, но раздутый до космических масштабов и уходивший, особенно в вертикальном направлении, в невообразимые дали.

— Забыл предупредить, — загрохотал голос Создателя. — Я никогда не занимаюсь одинарными манипуляциями. Все мои воздействия отпускаются только в комплекте. Вот и сейчас я перевёл Джона в стационарное состояние, но и харчевня переместилась в пространстве. В данный момент вы находитесь в джеме, намазанном на тост, приготовленный для сэра Газлэна Грейсэрфака, действительного члена палаты лордов, Клуба лунатиков и Общества покровителей женского эксгибиционизма, почётного натуриста графства Поркшир, кавалера орденов Правого Чулка, Панталончиков, Менопаузы (названных так в честь деталей туалета, последовательно ниспадавших в процессе исполнения вальсов на дворцовых балах с фигуры прекрасной, но несколько неряшливой возлюбленной короля Оргея Восьмого, а также в ознаменование события, позволившего монарху от оной, наконец, отделаться) и Бани (дамского отделения). Тост находится на подносе, который держит лакей Его Светлости. Учтите, что время хоть и медленно, но потекло. Сэр Газлэн ещё спит, но наступит секунда, когда он раскроет глаза, и слуга тут же провозгласит: «Кушать подано». Интересно, что будет с вами дальше, если ничего не переменится?

Обитатели таверны содрогнулись и в молчании вернулись в помещение.

— Срочно требуется веселая история, — нарушил тягостную тишину дракон, по праву крупнейшего из собутыльников взявший на себя функции распорядителя. — Может быть, вы нас чем-нибудь порадуете? — обратился он к господину в алом.

— Я, с вашего разрешения, немного отложу своё выступление, — отозвался тот.

— Тогда разрешите мне, — вмешался круглолицый румяный человек в пижаме.

— Да-да, пожалуйста, — загомонили присутствующие, — и не могли бы вы заодно объяснить необычность вашего наряда? Просим.

— Безусловно, — неожиданно мрачным голосом сказал обладатель пижамы. Именно этому и будет посвящен мой рассказ. И вести его я буду, с вашего позволения, в третьем лице.

Эту рубашку Роберт Криспен заметил, едва войдя в магазин. Да и невозможно было не обратить на неё внимания. Она лежала в простом целлофановом пакете среди сотен, тысяч товарок, образующих бело-красно-сине-зелено-жёлтый сверкающий сталагмит в центре главного торгового зала универмага «Пул и сыновья» но выделялась из общей массы, как сверхновая на звёздном небосводе, как кровь на персидском ковре, как Ахилл в гуще схватки у стен Трои. Её, в соответствии с модными веяниями, украшал рисунок. Но! Это была не обычная мазня вроде портрета спортивного или эстрадного идола и не стилизованная под Восток надпись типа «Ай эм крейзи». Нет, это была тончайшая вышивка, и даже на расстоянии, когда нельзя было различить детали, она переливалась десятками оттенков, которые светились, завораживали, перемешивались и сплетались.