Виталий Вильчинский - Извилистый путь

Воздух враз покинул мои легкие, в глазах потемнело. Прежде, чем я перегнулся пополам, успел заметить удивленные глаза сзади стоящих.

— За непокорство и прекословие начальству, — злым голосом сказал он, стаскивая шлем. — А это, чтобы закрепить в твоих мозгах, — и ударил меня кулаком в стальной перчатке. В моих глазах снова стало темно, только к темноте добавились звездочки.» Я дарю все эти звезды тебе», — сказал мальчик девочке, и ударил тазиком по голове.», — промелькнуло у меня в голове но, как только в глазах чуть прояснилось, я разогнулся, и изо всей силы ударил коленом гнома в челюсть. Голова его дернулась назад, а я добавил пяткой в грудь, придавая ему ускорение в падении.

— Первое было, — чтобы не нападал на графа, а второе, — чтобы запомнил это, — теперь презрительно произнес я. Тут гномы, наконец, опомнились, пришли в себя, и мой бок обожгло жгучим огнем, а стоявшие сзади сбили меня с ног и начали пинать своими коваными сапогами.

— Все же убили, гады! — прошамкал я разбитыми губами. — Но хоть солнце увидел!

Не знаю, последнее я сказал, или только подумал, но это было действительно последним, что я запомнил, погружаясь в темную пучину, спасающую от боли.

— Мммммм, — стон вырвался с моей груди, так как сдержать его не представлялось возможным. Я прислушался к себе и понял, что, как минимум, два ребра были сломаны. К ним прибавлялась рука, была отбита спина и разбита в сплошной синяк нога. Правый глаз заплыл, левый с трудом, но видел. Зубы во рту были целыми, что не могло не радовать. Сгустков крови и корки на лице не было, значит, меня немного помыли. Прислушиваясь к себе дальше, я понял, что сломанная конечность — в лубках, ребра спеленала тугая повязка. Подняв относительно целую руку, я поморщился от боли и оглядел ее. Синяки были всех возможных цветов радуги, но по краям уже начали желтеть.

«Хоть что-то радует», — вздохнул я и снова поморщился от боли в ребрах. Живой, и это главное, а остальное — зарастет, как на собаке.

Послышался скрип открываемой двери, я опустил руку на кровать и прикрыл глаза.

— Блин, челюсть болит! — прогудел знакомый голос.

— А ты не разговаривай, меньше болеть будет! — поддел его другой.

— Да иди ты! Аййй! — зашипел первый. — Очнется, я ему вломлю.

— Смотри, чтоб я тебе не вломил потом (ага, а это уже Кардарол).

Первый промолчал, и шаги приблизились к моей постели. Вошедших было трое, и они закрыли свет, падающий с окна.

— А может он так и подохнет? — презрительно сказал все тот же славноизвестный начальник стражи. — Дней пять уже так лежит.

— Не дождешься, ссыкун! — опережая все возражения, заявил я. — Ты только тогда, когда солдаты противника держат руками, махать горазд. А на поверку — сопля, — зло сказал я. — А, ну еще и на больных можешь бросаться, это я тоже вижу! Я бы в тебя еще плюнул, но слюну жалко!

Гном взревел, бешено выпучив глаза, а Оштарнор и еще какой-то гном удержали его за руки. Я отвернулся к стене, не обращая внимания на яростно вопящего гнома.

— Эй, солдаты, заберите этого невменяемого! — крикнул незнакомый гном, и в комнате враз появились четыре воина, и выволокли того вон. Когда за ними захлопнулась дверь, незнакомец вздохнул, и обратился к Оштарнору:

— Как он меня достал! Поперек горла стоит, вечно у него какие-то инциденты происходят. Солдаты давно уже жалуются, а еще и это происшествие. Что думаете, почтенный Оштарнор?

— Совет будет думать, да и трибунал будет разбираться со всеми теми случаями. А пока, давайте поинтересуемся самочувствием моего подопечного.

— Эрландо, как ты себя чувствуешь? (а это уже ко мне.)

— Препакостно, но могло быть хуже… Жить буду, скорее всего.

— Вот и отлично, а хуже могло быть однозначно. Солдаты тебя только с ног сбили, да приласкали несколько раз, а месить начал именно Горенро, когда поднялся. Вовремя я солдатам приказал его успокоить.

— Спасибо вам огромное, дедушка Ош, — улыбнулся я разбитыми губами. Стражник удивленно повернулся к Оштарнору, но тот доверительно махнул рукой:

— Все нормально, Соренро. Он — отличный малый, мы с ним давно на ты.

— А, — понимающе кивнул Соренро.

— Эрл, это мой друг Соренро, он — начальник третьего корпуса подгорных войск.

— Как вы уже знаете, меня зовут Эрландо Эрнст.

— Да, мой друг меня уже просветил. И много чего интересного рассказал! Ты довольно занимательный малый!

— Не исключено, — вяло улыбнулся я.

— Пока ты здесь отлеживался после руко… Нет, ногоприкладства небезызвестно тебе отвечающего начальника за дозор у восточного входа, уже состоялся малый совет старейшин, на котором рассматривались твои дальнейшие перспективы.

— Простите, что перебью, но я хотел бы поделиться парочкой своих соображений. А. — Убивать меня не будут, по крайней мере, сейчас, захотели бы, сразу же прикончили. Б. — Есть вероятность, что меня скормят какому-то ритуальному чудищу, наподобие эльфийского Дуба. Ну, и не очень веселый пунктик для меня — В. На мне будут ставить различные опыты, в начале под жесточайшими пытками выведав у меня все, что может взбрести в голову, а потом проверят, без каких частей тела я могу жить. Брр, аж жуть взяла!

— Меня тоже жуть взяла, — честно признался Оренро, немного опустив голову, и глядя на меня из-под бровей. — Хорошо же ты охарактеризовал нашу расу и наших старейшин, вернее, мастеров, и приписал нам кучу ерунды. Уж очень кровожадными мы у тебя получились.

— Ну, после вашего начальничка и не такую чушь подумать можно! — слегка кивнул я, сразу же поморщившись от боли. — Так что, не судите строго, я на всякий случай готовлюсь к худшему.

— Не переживайте. Максимум, что вам могут сделать плохого — это сослать в шахты, приговор чуть полегче и менее болезненный — отрубить голову. Скажу тебе по правде — лучше голову отрубить, чем оставшиеся несколько лет до мучительной смерти работать на серных рудниках. Ну а один из самых хороших вариантов — вас оставят жить здесь навсегда. Чтобы наш секрет не выдать.

— И даже после моего клятвенного заверения, что никому, ничего о вас не скажу?

— И даже. Нам не нужно снова стать целью охоты всяких там….

— Можете не продолжать. Некоторые негативные стороны человеческой натуры я прекрасно знаю. И полностью с вами согласен: перспективы отнюдь не радужные, но у с хорошими хоть смириться можно, а вот с плохими… Если уж последняя на столько страшная, то лучше сразу рубите мою многострадальную голову.

— А ты пессимист.

— Хотелось бы сказать, что пессимист — это хорошо информированный оптимист, но я просто реалист. Никаких фантастических надежд не питаю, и ситуацию прекрасно понимаю. И ответственность за сложившиеся обстоятельства тоже понимаю, но… Просто сожалею, что все так грустно вышло… Ай, ладно, это уже сопли, забудем этот инцидент. Но, все же хотелось бы узнать, как будут разворачиваться дальнейшие события.