Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)

С глухим щелчком кристальное яблоко сорвалось с ветки и, ударившись оземь, рассыпалось на тысячи осколков.

- Я учил тебя, каким должен ты быть. Я кричал, ненавидел, указывал, спорил. Ты долго слушал. Я укорял тебя в гордости, я просил показаться мне. И ты вдруг спросил – какой ты есть. Я искал твой образ в памяти по голосу, пытаясь дать тебе внешность по подобию своему же. Я определил твое естество, как сумел. И ты явился мне в точности таким же. На троне, в белоснежных одеяниях, седобородым старцем посреди пустоты. Глаза твои смеялись надо мной, но ты словно чего-то ждал. Я словно должен был что-то сказать. И я сказал. Признался, без капли лукавства, что ненавижу созданный тобой ад, театр избалованного Бога. Ты отвечал, что любишь твое творение. Мы спорили вечность.

Сердце его гулко отсчитывало удары, будто это и впрямь было важно. Словно это действительно было нужно.

- Ты проиграл. Мне так казалось. Мы вмиг волею твоей поменялись местами. И вот я восседал на твоем троне, дрожа от ужаса и восхищения обуревавшей меня мощи. Ты отдал мне свой ад, свое треклятое колесо мучений. Ты обернулся женщиной и ушел в созданный тобою мир. Ты ушел умирать. Ты проклял меня, навеки предал, ты обрек меня на свою жизнь. Ты заставил меня смотреть на бесконечный театр. Вечно смотреть на то, отчего я бежал. Ты сделал меня собою. И это было худшим из проклятий. Я искал пустоту, а должен был жить. А ты, тот, кого я ненавидел, нашел спасение в смерти. И я искал способ тебе отомстить.

***

Люция вошла в храм следом за кошкой. Подняла фонарь на вытянутой руке, и огляделась в поисках Химари. Лиловый свет освещал не больше метра вокруг, и гарпия потерла фонарь рукавом куртки. Стало видно чуть лучше; презрительно фыркнув, Люция поплевала на стекла и протерла снова; потрясла лампу, словно это должно было помочь. Теперь она могла различить в конце зала знакомую фигуру Химари. Той-то легко с кошачьим зрением.

Гарпия задрала голову, вместе с тем подняв фонарь. Высокие потолки практически осыпались, местами было видно лиловые звезды в свете подступающего рассвета. Но в целом — ничего особенного, небо как небо, крыша как крыша. Белые стены, такие же белые круглые колонны. Все, все, до чего мог достать свет фонаря, было белоснежным и лишь немного окрашивалось в лиловый разными фресками. По сероватому, но все же белому, полу вились лиловые трещины. Люция провела по одной такой ногой, счищая слой пыли, и та засияла. Странно.

В войну ангелы устраивали набеги на кошачьи храмы, но Люции не приходилось в них участвовать. Что-то подобное она уже видела — в ангельском храме. Те же колонны, своды, стены. Разве что без фресок и барельефов. Эти здания как будто были построены по одним чертежам, из одних материалов. Выходит, в городе ангелов тоже кошачий храм? Двенадцатый?

Заскрипели высохшие петли, Химари отворила дверь в другом конце зала, и Люция вынуждена была прервать осмотр таинственных узоров и поспешить за ней. В этих стенах проводились те же богослужения? Читались те же молитвы? Люция никогда не верила религиозным сказкам, считая их основой для порядка в империи. Народом было проще управлять с помощью веры, но сложно быть религиозной, надиктовывая тексты Божьей воли.

— Вам же никогда не говорили правду о сотворении мира, верно? — кошка нырнула за дверь следом за Люцией. — И про храмы Самсавеила и наследие кошек тоже никто не говорил?

Ее вопросы были скорее риторическими. Между тренировками и юным крылатым, и охотницам давали уроки «О Мире». Люция знала, что мир создал Бог, но люди были глупы и беспомощны и не могли даже общаться со своим Богом. Тогда он понял, что не сможет ничему их научить, и послал ангела. Настоящего, с шестью крыльями, и свет его озарял все вокруг, и сама природа оживала от одного лишь его дыхания. В последнее Люция с самого начала не верила, какая-то энергия, какие-то живительные реки, какое-то дыхание. Но одно она знала точно — он подарил крылья тем, кого счел достойными. Ведь надо было просветить всю империю, а волю Бога нельзя нести из уст в уста, люди должны сами увидеть Бога и рассказать остальным.

И люди увидели. И люди рассказали. Но им не поверили. И тогда Бог разрешил верным ему дарить тела животных неверующим душам. Люди увидели себя, зверей, в отражении озер и рек и поверили. И тогда Бог вернул им человечность, но до конца людьми они так и не стали, ведь с самого начала не уверовали, вот и поплатились. Отчего теперь больше нет людей, Люция не знала — ей это было не интересно. В Самсавеила она верила плохо – какой-то серафим, которого все боготворили. Для Люциферы он ничего не значил. Да и мог ли? Она презирала его, ненавидела за то, что он допустил войны, позволил своим подопечным мучить друг друга. А раз он допустил это – то он не достоин почитания и уважения.

Религия была для нее лишь орудием, способным контролировать толпу. Вера в Самсавеила и была тем самым Конфитеором для народа, обезболивающим лекарством от лепры мира. Но не более того.

— Храмы Самсавеила? — Люция фыркнула. Выходит, их всего двенадцать, ангелы присвоили себя один. — Наследие кошек? — гарпия вышла на балкончик лестницы, спиралью уходившей вниз. Свесилась с бортика, вытянув руку с фонарем, но его свет не доставал донизу.

— Я расскажу, если только…

— Если только я поверю? — Люция прыснула смехом.

— Если ты обещаешь молчать, — сурово фыркнула кошка и начала спускаться по ступеням, подняв полы кимоно.

— И вы думаете, что я поверю? — бескрылая пошла следом. Ступени были слишком узки, чтобы идти вдвоем, и она шла чуть позади кошки, освещая фонарем каменные стены вокруг. Выщербленные в камне письмена и рисунки завораживали ее, но, вместе с тем, и отталкивали. Этот ход был вырублен уже в горе, как и ступени с перилами. Все из камня, в россыпи мелких лиловых кристаллов.

— У тебя не будет выбора.

***

Они спускались так долго, что Люции надоело водить фонарем перед собой, и теперь она болтала им в опущенной руке, по инерции следуя за кошкой. Все мысли о религии выветрились утомительным спуском.

— Откроешь? Тут нужна грубая сила, — кошка остановилась перед массивной дверью, в несколько метров высотой, и постучала костяшками пальцев по ней. Металл.

Люция подняла фонарь повыше, разглядывая сцены, отлитые в воротах.

С небес спускался шестикрылый ангел, это гарпия знала с детства, но вот дальше все шло иначе. Он пришел не к людям, а к девушке. Следующая сцена рассказывала о том, что у них появился крылатый ребенок. Люция даже усмехнулась — как? Крылатые бесплодны, это все знают. На следующей картине женщину держали за руки мужчины, а ребенка угрожали убить; серафим стоял в окружении людей — на коленях, сдавшись без боя. «Ну и трус», — подумала Люция. Дальше он был привязан, и у гарпии дрогнуло сердце — люди собирали стекающую с его порезанных вен кровь. Потом он был в окружении людей, но все они были мертвы — стояли, закованные в кристаллы. А на последней отлитой сцене он был распят, а перед ним в коробочке из детской черепушки лежало сердце.